заострённая кисть, точно копье – точечно и метко вносила ясность – он спешил до восхода солнца, запечатлеть притаившийся в зарослях ночного парка страх. Он спешил сделать это сейчас, как бы осознавая, что другой – такой возможности у него уже больше не будет.
– Ух!.. Ух!.. Ух!.. – угрожающе прокричал филин.
– Ух, ты!! – отогнала Евдокия набежавшую тревогу, но паника, почему-то не покидала её, хотя солнце выглянуло, разгоняя все тени и полутени в притаившемся саду. Она распахнула окно – прохлада побежала по лицу и телу утренней бодрящей свежестью.
– Феодосий! – радостно прокричала она, но повелительный жест, вскинутой вверх руки сидящего живописца заставил её замолчать. Острый перст, точно шип колючей розы, сосредоточил всё её внимание – остро и колко, точно игла, ударив в самое сердце пронзительной, ноющей болью.
– Ух! Ух! Ух! – гортанно-носовыми выдохами птица провожала ночь.
Сидящий изограф огорчённо встал. Он был огромного роста.
– Может – это не Феодосий?.. – засомневалась Евдокия.
Лучи солнца отогнали мрак. Великан приблизился к холсту взглядом – на нем ещё поблёскивали свежие, последние мазки, но его интересовал лишь призрак. Он улыбнулся – призрак продолжал жить – лучи солнца не потревожили его обитель, а наоборот зримо заострили его присутствие, припудрив лёгкой тенью. Во избежание, чтобы роса не села на холст, он накинул на мольберт тряпку и направился, куда-то вглубь парка, туда, где сияли блестящие металлические лики пришельца.
– Феодосий! – прокричала она ему в след.
Но силуэт в капюшоне не обернулся. Он, скорбным шагом направлялся в глубину сада – все больше и больше, утопая в металлическом свечении, и вот, уже – только треугольник капюшона остался в поле зрения Евдокии, но и он скрылся из вида.
– Почему он такой высокий? – подумала она. – И куда он уходит?
Проснувшись, она потянулась и, засунув обе ладони в волосы улыбнулась.
– Что же – это было?.. Сон? Или явь?
– Сон, – успокоила она себя.
Необычность сна посеяла в ней неясную, глубинную тревогу.
Голос Феодосия не дал ей возможность порассуждать.
– Доброе утро, любимая! – поздоровался он, входя и протягивая, Евдокии обожаемый ею апельсиновый сок. – Какая же, ты, соня?
– Спасибо, – сказала она и села удобнее, опираясь головою о высокую спинку одра. – Это я то соня?? Я не спала, всю ночь!
– А, ты, что делал ночью в саду? – она решила все же уточнить – сон ли это был.
– В саду?.. Ночью?.. – недоуменно переспросил муж.
– Да… Ночью!.. И в саду!..
– Тебе должно быть приснилось?
– Неужели?
Евдокия подошла к окну – желая увидеть станок-подставку для писания.
– А где твой мольберт?
– Он
