любая смерть станет шокирующей, а насильственная, так еще и того, с кем я лично была знакома и провела бок о бок много лет ― совершенно немыслима, непередаваемые ощущения. Видя, насколько это происшествие поразило окружающих, мне стало особенно грустно, но в наибольшей степени я переживала за Костика: они с Мишей были друзьями, я не вдавалась в подробности их отношений, но даже мне было понятно, что они близки. Бедный Костик. Если говорить об Оле, то это что-то невероятное, мне даже не хотелось к ней подходить, я просто стояла на месте, где меня оставил следователь, а она уже сидела на ящиках и плакала. У нее сейчас происходит огромное смешение эмоций: с одной стороны, ее коллега убит, и это необычайно трагическая новость, но это случилось Восьмого марта, и теперь это не ее женский день ― такой скачок эмоций от полного счастья к полному трагизму, я боялась, что это станет губительным для нее.
Романыч вел себя сдержанно, он взял на себя ответственность, я только сейчас разглядела эту черту в нем, и мне это показалось особенно мужественным ― не растеряться в такой ситуации, я прониклась к нему глубоким уважением и с этого дня решила, что всегда буду называть его только Борисом Романовичем, никаких больше Романычей и Борь. Непонятно было только, что делать, как себя вести, какие действия должны последовать, и я подумала, что, возможно, советы следователя не были лишены смысла, и мне стоит отправиться домой. Я подошла к Романычу, посмотрела на него снизу-вверх, качнула головой, тем самым высказывая свое смятение и произнесла:
– Борис Романович, я вам нужна еще сегодня, может, что-то нужно?
– Нет, спасибо, можешь идти, завтра начнем собирать деньги на похороны… ― здесь он, наверное, хотел продолжить и повторно поздравить меня с Восьмым марта, но не стал. Я кивнула в ответ, уже на выходе меня встретила Оля, она кинулась на меня с объятиями, грустными объятиями, и я невольно подумала, не шутит ли она, но быстро поняла, что нет, и что просто так мне отсюда не уйти… Она была разбита, и у меня снова пронеслись разные мыли по поводу того, о чем меня спрашивал следователь, может быть, и правда у Оли с Мишей были «романтические» отношения, если так, то они виртуозно скрывались.
– Олечка, это ужасно, ― поддержала я ее с верой в свои слова. Оля только хныкала и захлебывалась соплями и слюнями. ― Чего ты расклеилась, представь, каково будет его семье, когда они узнают об этом… ― после этих слов Оля разрыдалась с новой силой, а я же хотела ее приободрить, не получилось…
– Как? Почему это случилось? Что ты будешь делать? ― моя подруга стала сыпать риторическими вопросами, на которые я не могла ничего ответить, но на последний я ответила, что не знаю, что мне делать, но я подумывала просто пойти домой и провести вечер в тишине. Оля посмотрела на меня и сказала, что живет одна, но сегодня очень не хочет пока оставаться в одиночестве, и я как раз тот человек, который может ее понять, так как мы обе знали Мишу. Это было вполне логично, я просто не знала,
