А несколько лет назад немецкая и российская делегации заложили вишнёвый сад-символ. На крохотной площади, что под балконом гостинцы «Зоммер», стремится ввысь бронзовая чайка – подарок от Свердловской и Ростовской областей.
Зеркало
До чего же жарко. Даром, что горный курорт… Антон Павлович закашлялся и откинулся в шезлонге. Рассеянно смахнул надоевшее пенсне, и, разминая переносицу, зажмурил глаза. Душный, сонный мир Баденвейлера калейдоскопом рассыпался на переливающиеся круги и ромбы, жёлтые мигающие пятна. Даже голова слегка пошла кругом. Не стало ничего и никого – России, Германии, этого городка на водах, балкона с металлической ажурной оградой на втором этаже… Зачем он здесь?
– Подыхать приехал, – отозвался внутри кто-то зло. – Сам же хотел подальше от родни, от друзей…
Почему-то стало пусто на сердце. Жить лишь для того, чтобы помереть, право, не слишком забавно, но жить, понимая, что уйдёшь преждевременно, – уж и вовсе глупо и пошло. Вспомнилась однажды услышанная фраза от больного чахоткой мужика: «Ничего не поможет, барин. С вешней водой уйду».
Его вновь накрыл рвущий грудь кашель. И тут же мелькнуло: вот так и мне надо бы – уйти, растаять где-нибудь в родных приазовских степях, по весне, когда талая вода комкает стонущий лёд и тащит его в море. Когда одичавший за зиму ветер, жгучий и влажный, тычется в лицо, и надышаться им нету сил… И главное – уйти без этой глупейшей немецкой чепухенции – желудёвое какао, варёные телячьи мозги, рис и топлёное масло. Бр-р! Прав был дружище Гиляй, прав: в наших платовских целинных землях только ещё и можно сыскать покой. Да и кануть, словно и не было тебя на белом свете.
Потянулись невнятные звуки музыки из городского сада. Как всегда торжественно и бездарно. Что ж, следовательно, уже полдень. Антон Павлович так и полулежал, не размыкая глаз. Из дверей почты, что напротив его балкона в гостинице «Зоммер», сейчас должен выйти почтмейстер герр Леманн, поправить высокую фуражку с блестящей кокардой и покатить по безлюдным улочкам на зелёном велосипеде с объёмистыми корзинами – собирать письма господ отдыхающих и добропорядочных бюргеров. Так, а теперь – Антон Павлович аж замер в предвкушении – герр Леманн должен на углу нажать пару раз на рожок сигнала.
Он приоткрыл глаза. Велосипед почтмейстера как раз застыл на перекрёстке, и тотчас послышалось кряканье рожка. Антон Павлович насмешливо фыркнул во всклокоченные усы. Ни в чем не чувствуется и одной капли таланта. Ни капли вкуса, но зато порядок, предсказуемость и честность, хоть отбавляй… О, братие! Не будьте же столь благомысленны! Жизнь скоротечна! Антон Павлович досадливо поморщился. Без пошлостей, милостивый господин больной, держите планку. Не третируйте безобидного герра Леманна, на нем мир держится. Скучайте сами себе на здоровье. Он оглядел безжизненную улицу. А и действительно ску-у-ка! И чего я сюда привёрся?
Надо бы
