обращайте на меня внимания». Садился, выпрямясь, посредине, надевал очки, доставал книгу, начинал читать, не отрываясь от книги, задавал вопросы.
«– Ваша дочка, почтеннейший?
– Жена.
– Племянница?
– Жена-а.
– Жена. Вот как. Какая молодая».
Малютка – Дурасова протяжно выпевала глухому сведения о ребенке: «Два месяца и три дня-а. Сегодня шесть недель, как прививали оспу. Отлично приняла-ась. Доктор сказал: замечательно здоровый ребенок. Ростом и весом не меньше среднего пятимесячного. Понимает порази-ительно. Может, вы не поверите – уже ловит свои ножки». У Дурасовой голос был не звонкий, трогающий; в «Пире во время чумы» она пела: «Если ранняя могила суждена моей весне…». В «Сверчке» на растянутые гласные мягкого меццо зал благодарно смеялся.
Незадолго до премьеры «Сверчка» придя на репетиции, Станиславский подтверждал сквозное действие: «принести людям добро». Таково сквозное действие феи-Сверчка, запечного существа в чепчике с рожками (первая студийная роль, счастливо пришедшаяся дарованию Гиацинтовой), таково сквозное действие спектакля[201].
Н. Эфрос пишет: «Случилось чудо».
Михаил Кузмин находит, что слог монографии о «Сверчке» «расшит и неустроен», но уж как Эфрос пишет, так и пишет. Пишет: «Осуществилось неожидаемое». Пишет: «Была раскована броня на душе, сняты преграды на пути к ней. Широко раскрылся слух, стал он чутко внимателен, и „весь насквозь просвежился зритель“, как говорил где-то в „Переписке“ Гоголь, описывая лучшее, желаннейшее воздействие театра. Иллюзорность, „зеркальность“ театра – они на несколько часов стали реальнее самой действительности и благородно подчинили ее себе, очистили через себя». «Будьте как братья – это струилось через все поры спектакля, запечатленного гением нежного, любящего и правдивого сердца. Это властно ложилось в душу». Торжествовало, как продолжает Эфрос, «над мнимою истиною о волкоподобии».
И ведь не один Эфрос брал высокую ноту. Александр Бенуа, человек скорее холодный, констатировал: этим спектаклем «пробуждена наша омертвелая способность к самоотверженной любви». Связал спектакль с «идеалом Мадонны». Имел в виду его противостояние «идеалу Содома».
Назовем первейшую заслугу Сушкевича: Сушкевичу принадлежал выбор. На Диккенсе студию остановил он.
2
«Как в выборе репертуара, так и в постановке молодежь Студии предоставлена самой себе. – Мы, – заявил по этому поводу К. С. Станиславский, – следим лишь за тем, чтобы в Студию не проникла пошлость. В остальном самостоятельность». Интервью прошло в «Русском слове» 29 октября 1913 года. В ежедневнике Студии эта самостоятельность засвидетельствована многими десятками записей – любознательных отсылаем к примечаниям. Едва ли какое-нибудь название смутит. Как личный выбор, почему бы нет[202].
По тому же ежедневнику видно, как работы разводят по помещениям Студии
См.: О Станиславском. С. 368.
Выписываем из этого ежедневника и комментируем попутно.
«Берсенев отказывается от „Забавы“ и берет „Анатоля“». Это пьесы Шницлера. Берсенев называет также «Преступление и наказание».
«Кулинский – „Чудо св. Антония“» (та пьеса Метерлинка, которую будет ставить Вахтангов).
А. А. Вырубов подготовил «Самсона и Далилу» – «современную трагикомедию» Свена Ланга. Она входила в репертуар, который Вахтангов вывозил в Новгород-Северский. 1911 г.
«Оффенбаха или что-нибудь другое» – идея Вахтангова.
С прошлого года зависли неоконченными «Беррианский цирюльник» (работа В. М. Бебутова), «Шемякин суд», «Шоколадный солдатик». В. Д. Королев ведет «Адвоката Пателена», И. В. Лазарев – «Женитьбу Бальзаминова», 7 декабря 1913 г. поступает предложение начать также «Праздничный сон – до обеда».
Сулер записывает в тот же день: «С Н. Н. Бромлей учреждено собрать по поводу репертуара и занятий закрытыми спектаклями».
Репетируют занятно заверченное «Колесо» Шницлера, репетируют «Театр чудес» Сервантеса, репетируют Островского «Не так живи, как хочется».
Запись 4 ноября 1913 г. В 9 утра телефонный разговор Сулера с Книппер: «Книппер отказывается от „Без вины виноватых“».
Есть предположение насчет Стриндберга: «„Фрекен Жюли“ в зависимости от М. П. Лилиной».
«4 декабря. „Отелло“. Выгораживание. Сцена». «7 декабря. Леонидов – о назначении сотрудников в Сенат». 9-го к 12-ти «сотрудник для Сената» вызван.
Выписки из ежедневника Студии можно дополнить сведениями из прессы. О. В. Гзовская дает интервью журналу (Письмо из Москвы. У О. В. Гзовской» // Театр и искусство. 1913. Август): «Теперь меня волнует одна забота. Я хочу сама поставить спектакль в студии Художественного театра. Это будет мой первый опыт режиссерства. Участники спектакля будут только наши молодые силы. Сама же как исполнительница не вступлю. План постановки у меня совершенно готов. Но что я поставлю – это моя тайна. К. С. Станиславский, которого я видела в Кисловодске, уже согласился на предлагаемую мной постановку».
К. С. поддерживает этот тон заговорщиков, даже в письме к Гзовской упоминает безымянно: «ваш спектакль» (КС-9. Т. 8. № 307). С их тайной можно связать газетную информацию: «В Художественном театре предполагается инсценировка романа О. Уайльда „Портрет Дориана Грея“, быть может, даже в текущем сезоне с Болеславским в главной роли» (Голос Москвы. 1913. 17 сент.).
