зато ее очень интересовал конечный пункт Светланиного маршрута в тот вечер: почему, например, она шла именно через двор десятого дома. Ответы насчет того, что двор проходной, одобрения у следователя не вызывали. Да и на самом деле: ведь попасть на улицу Желябова с площади Восстания куда проще через Невский и незачем делать петлю через улицу Жуковского, огибать цирк и т. д.
Но поскольку Светлана действительно решила обойти Невский, который в тот вечер из-за разбросанной соли заполнился водянистой жижей, и пройти через заснеженную параллельную улицу, то ничего другого она не могла сказать. Тогда следователь изменила тактику – спросила, кто из ее знакомых живет в десятом доме по улице Восстания. Светлана назвала фамилию, но пояснила, что шла домой…
Но и тут следователь ей не поверила. Словами «Органам о вас все известно» она всячески подводила Светлану к тому, что та направлялась в квартиру 51 к гражданину Азадовскому. Светлана чувствовала недоброе от столь сильного желания майора Замяткиной зафиксировать в протоколе прежде всего факт ее «сожительства» с «гражданином Азадовским». Но как ни билась Замяткина, она так и не получила от Светланы этого признания. Допрос был закончен. Светлану отвели в камеру при отделении милиции.
Через несколько минут начался допрос гражданки З.И. Ткачевой, соседки Светланы по коммунальной квартире, чей сын на пару с мамашей уже не первый год превращал ее жизнь в ад. Откуда Замяткина узнала про Ткачеву, неясно. Ведь еще до того, как она закончила допрос Светланы, она уже распорядилась отправить за Ткачевой дежурную машину.
И гражданка Ткачева подтвердила все слова, сказанные следователем, сопровождая свой рассказ причитаниями и репликами «Я ведь сигнализировала!» и т. д., и подписала протокол допроса, в котором значилось то, чего не удалось получить от Светланы: «Да, Лепилина сожительствует с Азадовским! Да, она практически не бывает у себя дома на улице Желябова, а живет на улице Восстания! Да, они ведут совместное хозяйство и являются сожителями».
Светлана, коротавшая часы в камере 27-го отделения, заснуть в эту ночь так и не смогла. Было ясно, что этот «испанец» подвел ее под монастырь. Но зачем? С какой целью? Кто за этим стоит? Почему столько вопросов о Косте?
Мысли ее возвращались к пакетику из фольги. Почему она не подумала, что это могут быть наркотики? Ведь получалось так, что она взяла этот злополучный пакетик у малознакомого человека, да еще иностранца, которого и знала-то без году неделя. А как много они говорили той осенью с друзьями о возможных провокациях!
Светлану охватило состояние близкое к панике; она вообще перестала понимать что-либо. Кто же он такой на самом деле, этот «испанец»? При чем тут анаша? Но больше всего она терзалась мыслью о Косте. Прожив рядом с ним пять лет, она лучше прочих знала, что он мог быть замешан в каком угодно идеологическом «преступлении», но только не в употреблении наркотиков. Да и к этому Хасану
