входящий впервые, никогда не попадает на привилегированное место, на «шконку». Путь «наверх» начинается с места на полу, под «шконкой». Когда я оказался в камере, мне сразу объяснили, где мое место – место новичка-первоходки. Потом началось мое «восхождение». Кто-то уходил на суд или на этап, можно было передвинуться, завязывались какие-то отношения – я стал вписываться в эту систему. Но первые дни – это как раз были рождественские праздники 80-го года – я провел под «шконкой» и говорил себе: для такого человека, как ты, здесь, вероятно, и место в этой стране.
Позиция Азадовского, занятая им при первом допросе 19 декабря 1980 года, оставалась неизменной: он полностью отрицал какую-либо причастность к наркотику и продолжал обвинять милиционера Хлюпина, подложившего, по его убеждению, пакет с анашой. Все сокамерники были в курсе его ситуации, а потому, вероятно, оперативники, хорошо осведомленные о разговорах в камере, понимали, что вызывать Азадовского на допрос не имеет никакого смысла.
Именно в Кресты к нему пришел адвокат. Это был не обязательный адвокат, какой полагается каждому арестованному и каких на жаргоне именуют «положняковый», а не без труда найденный друзьями. Им оказался маститый ленинградский адвокат Семен Александрович Хейфец (1925–2012), который позднее, уже в 1990-е годы, слыл легендарным, а под закат жизни почитался в адвокатском сообществе едва ли не наравне с А.Ф. Кони: был награжден званием «Почетный адвокат России» и стал обладателем золотой медали имени Ф.Н. Плевако – высшей награды российской адвокатуры.
Но в тот момент Азадовский не слишком мог оценить талант Хейфеца – он имел с ним только одну-единственную (да, именно так: первую и последнюю) встречу 18 февраля 1981 года – при закрытии уголовного дела. Хейфец, который пришел на встречу со своей помощницей (Аллой Казакиной, выпускницей юрфака), был немногословен; никаких сведений с воли от него получить не удалось. Но составленные им ходатайства – они касались в основном истребования необходимых для суда материалов – были вполне профессиональными.
У других заключенных свидания с адвокатами происходили часто, и товарищи по нарам возвращались всегда со свежими сведениями, а то и сигаретами или жевательной резинкой. К Азадовскому же, судя по всему, адвокатов просто не допускали, тем самым лишив его права на защиту. Но и долгожданная встреча с защитником обернулась для него горьким разочарованием. Хейфец ничего не сообщил ему о Светлане, лишь его помощница вскользь упомянула, что та полностью признала вину. И еще одну фразу, что-то вроде: «Пытается и Вас выгородить, дала показания…» Это совпадало с тем, что Азадовский слышал от Арцибушева 19 декабря. Кроме того, он только теперь узнал, что его уголовное дело выделено в отдельное производство, что вообще не поддавалось никакому разумению.
Ни Хейфец, ни его помощница не сообщили Азадовскому самого главного, о чем они сами наверняка знали: что суд над Светланой уже назначен и что он состоится на следующий день – 19 февраля.
Конечно,
