на которую он даже не считал себя способным. Он перестал играть роль, его больше не интересовало, как он выглядит в глазах других, – слишком много сил отнимала простая необходимость выжить – ему и его солдатам.
Все кончилось во время бессмысленной в своей незначительности, но невероятно кровавой операции в начале сорок пятого года. Он допустил просчет, а заплатили за него солдаты. Как следствие, весь его драгоценный запас прочности улетучился в одно мгновение и окончательно. Ему казалось, что он бы еще как-то пережил это, если бы его упрекали, бранили, оскорбляли. Но его все простили, все, начиная от оставшихся в живых после бойни солдат и кончая командирским составом. Но чем больше они говорили ему, что это не его вина, что никто не застрахован от ошибок, что идеалов не бывает, тем больше его охватывала депрессия. Не с чем было бороться, он дрогнул, сорвался и покатился в пропасть.
В мае сорок пятого года Нейла направили в госпиталь, в отделение «Икс». Все это время он плакал, настолько оцепенев в своем отчаянии, что даже не обратил внимания, куда он попал. На несколько дней его оставили в покое. Он мог делать все, что хотел, а хотел он только одного: сжаться в комок, чтобы ему не мешали дрожать, плакать, горевать. Но вскоре фигура человека, женщины, поначалу смутно маячившая на горизонте его сознания, начала активно вторгаться в горестные мысли, которыми он окружил себя как коконом. Она не давала ему покоя, изводила его по-всякому, даже насильно кормила и никак не хотела признавать, что в его состоянии было что-то особенное, не такое, как у остальных. Она заставляла его сидеть вместе со всеми, когда ему хотелось закрыться в своем закутке, давала какие-то поручения, дразнила и втягивала в разговоры, сначала обо всем подряд, а потом и о себе самом, что было намного предпочтительнее.
Способность воспринимать окружающую его жизнь возвращалась к нему сначала постепенно, затем все быстрей и быстрей. Он столкнулся с явлениями, непосредственно его не касающимися, начал замечать рядом с собой других больных, таких же, как он сам, воспринимать предметы обстановки, быта. И наконец, его заинтересовало собственно отделение «Икс» как таковое, а в нем – сестра Лэнгтри.
Он начал отождествлять имя и личность. Не то чтобы она сразу ему понравилась, нет, – она показалась ему слишком прозаичной и совсем не прониклась сознанием его исключительности. Но как раз тогда, когда он окончательно решил, что она – самая обычная сестра милосердия, каких полно в армии, она начала раскрываться, в ней обнажились новые качества: нежность, мягкость, такие необыкновенные, они были так чужды всему тому, что он видел за последние несколько лет, что он готов был раствориться в них, если бы она ему позволила. Но этого не было. И только когда он осознал себя полностью излеченным, он начал прозревать, как, в сущности, тонко и незаметно она подталкивала его в том направлении, куда он должен был двигаться.
Ему уже не нужно было ехать в Австралию для дальнейшего лечения. Но и обратно
