пришелец выказывает бо́льшие познания, чем могла обладать особа, повторением которой должен быть…
– Кельвин! – снова воскликнул Снаут.
Меня поразило, что только он реагировал на мои неосторожные слова. Сарториус, казалось, не опасался их. Значило ли это, что его «гость» от природы менее сообразителен, чем «гость» Снаута? На секунду родился образ какого-то кретина-карлика, который живет рядом с ученым доктором Сарториусом.
– Да, да. Мы тоже заметили, – заговорил он в этот момент. – Теперь что касается мотивировки появления существ Ф… Первой как-то сама собой появилась мысль о проводимом на нас эксперименте. Однако это был бы эксперимент, пожалуй, скверный. Если мы проводим исследование, то учимся на результатах, прежде всего на ошибках, так что, повторяя его, вводим поправки. Здесь же об этом нет и речи. Те же существа появляются снова… не скорректированные… не защищенные дополнительно против наших… попыток избавиться от них…
– Одним словом, здесь нет функциональной петли с корректирующей обратной связью, как определил бы это доктор Снаут, – заметил я. – И что отсюда следует?
– Только то, что для эксперимента это был бы… брак, в любом другом отношении неправдоподобный. Океан… очень точен. Это проявляется хотя бы в двухслойной конструкции существ Ф. До определенной границы они ведут себя так, как действительно вели бы себя… поступали бы… настоящие…
Он не мог выкарабкаться.
– Оригиналы, – быстро подсказал Снаут.
– Да, оригиналы. Но когда ситуация становится слишком сложной для возможностей среднего… э… оригинала, наступает как бы «выключение сознания» существа Ф, и оно начинает действовать иначе, не по-человечески…
– Все верно, – сказал я, – но таким путем мы только перечисляем разновидности поведения этих… этих существ, и ничего больше. Это совершенно бесплодно.
– Я в этом не уверен, – запротестовал Сарториус.
Внезапно я понял, чем он меня так раздражал: он не разговаривал, а выступал, совершенно так же, как на заседаниях в институте. Видно, иначе он не умел.
– Тут включается в игру вопрос индивидуальности. Океан полностью лишен такого понятия. Так должно быть. Мне кажется, прошу прощения, коллеги, что эта для нас… э… наиболее шокирующая сторона эксперимента целиком ускользает от него, как находящаяся за границей его понимания.
– Вы считаете, что это не преднамеренно? – спросил я. Это утверждение немного ошеломило меня, но, поразмыслив, я признал, что исключить его невозможно.
– Да. Я не верю ни в какое вероломство, злорадство, желание уязвить наиболее чувствительным образом… как это делает коллега Снаут.
– Я вовсе не приписываю ему человеческих ощущений, чувств, – первый раз взял слово Снаут. – Но, может, ты скажешь, как объяснить эти постоянные возвращения.
– Возможно, включена какая-нибудь установка, которая повторяет один и тот же цикл, как граммофонная пластинка, – сказал
