же у Джейда всегда оставалась надежда. Лицо его постепенно приобретало землистый оттенок, дыхание напитывалось зловонием, но снова и снова спускался он в темную утробу замка, чтобы вернуться ни с чем.
Однажды я нашел его в главной зале. Задрав голову, он мерно поворачивался – как стрелки часов, у которых заканчивается завод. Он не заметил моего приближения и продолжал монотонно бормотать: «Пусто… как пусто… боже, как пусто…»
Должно быть, это длилось уже долго. Я не стал его прерывать и вернулся в башенку.
Наши обязанности ограничивались присмотром за путями, какими никогда бы не прошел даже самый упорный враг, и делать было нечего. Однако меня однообразие не тяготило. Иногда я брался за книжку стихов – возможно, единственную в тех диких землях. Строки лениво торили дорожки в голове, и порою мне казалось, будто я вижу свои мозги, в точности похожие на морщинистые горы за окном…
Вечерами мы сидели у очага. Пламя обращалось в угли, оставляя нас в потемках, но я знал, что глаза Джейда открыты, как были открыты мои. Разговаривать друг с другом мы перестали после первой недели, поэтому слушали тишину – каждый на свой лад. К непрестанному посвистыванию в щелях мы уже привыкли и не замечали его.
Потом мы залезали в мешки, служившие нам постелью. Бывало, посреди ночи до меня еле слышно доносилась незатейливая песенка, какую поют на закате дети юга:
По зеленым дорогам
И черным холмам
Солнышко прочь уходит.
И придется ночью
Бояться нам,
Пока оно где-то бродит.
Под нее я засыпал и снов не видел.
Как-то утром на месте окна я увидел слепое бельмо. Началась зима.
Сквозь решетки и бойницы струями проникал в замок снег. Первыми появились одинокие бугорки, которые можно было легко разбросать ногой, но наступление не прекращалось. Вскоре повсюду начали вырастать чудовищные сугробы. Они не сохраняли постоянной формы, перетекали из зала в зал, влекомые довольным ветром. Джейд, пошатываясь, бродил меж них, похожий то на больного великана, то на усталую куклу. Тихое движение, игра сахарного и серого завораживали его, и он забыл про свои подвалы.
Меня он тоже перестал замечать. Но в остальном все было по-прежнему. Я сидел с книгой в башне, он где-то пропадал.
Однажды Джейд отсутствовал так долго, что мне это показалось странным, и, отложив книгу, я вышел из комнаты. Звать его я не намеревался: после месяцев каменной немоты любой звук представлялся мне почти кощунством.
Идти было трудно. Местами заносы оказывались непроходимыми, и мне приходилось искать иную дорогу.
Замок изменился до неузнаваемости. Снег сгладил углы, лестницы превращались в мосты. Я петлял, кружил и незаметно заплутался. Я совался в один проход, шел, пока не упирался в тупик, потом возвращался, но не мог найти места, откуда начал. Снежные змеи находились в неустанном движении, лабиринт менялся каждую
