ночь! Меня мать с отцом сожрут! Я не могу им наврать, что все это время просидел в Национальной библиотеке.
– Чем-то приходится жертвовать, дружище…
– Еще пятнадцать минут, и все, по домам.
– Отлично.
– Давайте тогда. Вот отсюда, где у Ника соляк.
– Господи, как ты выражаешься, Джо. Соляк. Это нелитературно.
– Мы не у тебя на службе…
– Давайте уже начнем, иначе никогда не разойдемся.
Фрэнк с силой потер ладонями глаза (ладонями стало горячо, а глазам – щекотно, вот уж никогда не думал, что щекотка распространяется и на глаза!), закатал рукава свитера, будто это могло как-то ускорить дело, и снова велел:
– Давайте.
– Ты, главное, вступи вовремя, – посоветовал бас-гитарист.
– Я постараюсь. Мне еще на клавишах играть, если ты не заметил.
– Жаль, что Тим заболел.
– Да, жаль, без него как без рук…
– Его бы руки да на эти клавиши!
– Тим выздоровеет, – сказал Фрэнк, – выздоровеет, выйдет и сыграет. Давайте, что ли.
Ник кивнул, тряхнул волосами, как и подобает истинному бас-гитаристу, для которого бешеный экстаз от единения с гитарой – это все, и начал с условленного места. Маленькое помещение репетиционной студии заполнилось музыкой, словно чашка – кофе. Кофе, кстати, не помешал бы сейчас. Большая такая чашка кофе, горячего, как настоящая любовь.
И настоящая любовь не помешала б, да где ж ее найти по нынешним ненадежным временам…
Фрэнк моргнул, едва не пропустив момент, и вступил. К счастью, вовремя.
Он чувствовал собственный голос, как обычно люди ощущают руку или ногу – вот она движется, вот повинуется приказам, которые даже незаметны – спасибо мозгу, обрабатывающему желания. Иногда нападает лень, или какая-то болезнь приходит, и тогда голос движется не так, как обычно. Но сегодня все в порядке. Сегодня можно не волноваться.
Фрэнк все равно волновался – каждый раз, когда пел.
Дверь хлопнула, и жалобно взвизгнула гитара – Джо перестал играть. Фрэнк поднял глаза и увидел на пороге Тима. Того самого Тима, что валялся нынче дома с простуженным горлом. Того самого Тима, который умудрился подхватить ангину посреди лета. Того самого Тима, которого сейчас тут никак не должно быть.
– Ну, ребята… – сказал тот самый Тим хрипло. – Я вам сейчас такое расскажу! Вы не поверите.
1
Нью-Йорк летом – это помесь ада и рая, машинного смрада и благоухания цветов на рынках; Нью-Йорк летом многолик и задирист, словно мальчишка, впервые попавший на незнакомую улицу.
Мельтешение такси в бликах света, что ловят зеркала заднего вида. Роскошные букеты цветов, выставляемые в ведрах на продажу каждое утро, – хозяева магазинчиков опрыскивают это благоухающее богатство из пульверизаторов, и лиловый запах плывет над улицами. Так же сильно, но совсем по-другому, пахнут закусочные: откуда-то тянет свежими булочками, пускай это и булочки для гамбургеров, а еще кофе. Горячий кофе с сахаром и молоком. Он лучше всего осенью, но летом тоже неплох.
И владельцы собак, выгуливающие своих питомцев в Центральном парке. И дорогие машины, припаркованные у пятизвездочных отелей. И дети, играющие во дворике, огороженном решеткой, – как будто родители боятся, что дети оттуда сбегут. И баскетбольный мяч, звонко ударяющийся о площадку. Человек, продающий на углу воздушные шары в виде героев мультфильмов. Разноцветное мороженое в ненадежных вафельных рожках…
А вместе с тем – спящие у станции метро бездомные. Свалка мусора в переулке, там, где стены домов узко уходят вверх. Облезлый кот с порванным ухом, который никому не дается в руки и ловит жирных воробьев, беспечно скачущих по дорожкам. Потом ветер несет вдоль дорог воробьиные перья.
Мелисса умела видеть все это – и предпочитала собак и солнечные блики перьям и мусору, валяющемуся вдоль улицы.
Она выходила из дому не очень рано. Клуб открывался в два, и хотя до этого там тоже было чем заняться, Мелисса, работавшая минимум до полуночи, находила для себя слишком сложным встать в семь утра и ехать на работу в такую рань. Поэтому, когда она отправлялась в путь, большинство людей уже сидели в офисах и готовились уходить на ланч, так что утренние пробки с Мелиссой обычно не встречались. А она – с ними. Хотя Нью-Йорк, конечно, город вечных пробок. Иногда Мелиссе казалось, что машин в нем больше, чем людей.
У нее была маленькая машинка морковного цвета, где под зеркалом заднего вида болталась забавная елочка-игрушка – подарок одного из поклонников на прошлое
