февраля 1905 года, – писало „Право“ после опубликования манифеста и рескрипта, – навсегда останется памятным днем в нашей государственной жизни… День этот составит поворотный пункт в нашей истории… Бюрократический режим отвергнут волеизъявлением монарха, и возврата ему быть не может» (N 7).[100] «Право» стояло в этой оценке не одиноко. Проф. Гревс[101] с полным основанием писал, что рескрипт «радостно оценивается печатью, как новая эра в истории отношений между правительством и обществом России» («Право», N 9).[102]
«Поворотный пункт», «новая эра», «невозможность» возврата к прошлому, – все то, что мы слышали после указа 12 декабря, все то, что мы еще услышим после 6 августа.[103] Как много могильных камней над прошлым, какое обилие «новых эр»! Не от избытка ли «поворотных пунктов» наша официальная история идет в круговую и каждый раз снова возвращается к исходному пункту?
Однако, слишком скоро обнаружилось, что, несмотря на «новую эру» примирения, жизнь идет старым путем борьбы. Уже через три недели «Праву» пришлось с сокрушением указывать, что со времени объявления о созыве народных представителей "мы пережили мукденское поражение, неудачу комиссии сенатора Шидловского,[104] взрывы в Петербурге и Москве, ежедневные убийства органов полиции, безнаказанно совершающиеся на глазах у всех". А возу новой эры все нет ходу. Между тем, репрессии и мобилизации черных сил, опирающиеся на манифест 18 февраля, идут своей чередою… «И все это совершается в такую минуту, когда бюрократический режим монархом окончательно отвергнут и заменяется народным представительством!» («Право», N 8).[105] И снова уныние сжимает либеральные души жесткой рукой.
«Если правительство призывает общество для совместной работы, – пишет „Право“, – то очевидно, что нужно прежде всего сломать ту преграду недоверия, которая возводилась с такой непреклонностью в течение долгих лет. Без взаимного доверия совместная работа невозможна»… Мы можем тут с благодарностью вспомнить, что «Наши Дни» знали этот рецепт еще до 18-го февраля.
А по прошествии новых двух недель, не принесших новых знамений, «Право» в отчаянии старается внушить гофмейстеру Булыгину,[106] что для него нет лучшего исхода, как стать посредником между абсолютизмом и историей, так как всем ведь известно, что все равно ничто не может остановить ее хода. «Задача государственных людей, – докладывала газета, – влияние которых особенно вырастает в такие острые моменты перелома политической жизни страны, может заключаться только в том, чтобы способствовать этому ходу, сделать его бесшумным и ровным, а для этого нужна энергия, решимость и беззаветная вера в светлое будущее» (N 12).
См. передовицу «Право» N 7, от 20 февраля 1905 г.
Гревс – профессор-историк. Известен своими трудами по истории римской империи и итальянского возрождения, а также работами о феодализме. По своим политическим убеждениям Гревс примыкал к умеренному крылу профессуры.
См. статью Гревса «Возродится ли у нас подорванное научное просвещение?» «Право» N 9.
Манифест 6 августа 1905 г. о созыве булыгинской Думы явился жалкой попыткой самодержавия путем ничтожной уступки ликвидировать революционное движение, широко охватившее к этому времени весь пролетариат и огромные слои крестьянства и интеллигенции.
Являясь грубой подделкой народного представительства, булыгинская Дума должна была укрепить расшатанное революцией самодержавие.
Основное содержание манифеста 6 августа сводится к следующему: Дума определяется, «как законосовещательное установление, коему предоставляется предварительная разработка и обсуждение законодательных предположений и рассмотрение росписи государственных доходов и расходов». Однако, и законосовещательные функции Думы, путем всевозможных ограничений, фактически сводились на нет. Особенно велики были ограничения прав Думы в области финансовых и хозяйственных вопросов. Указом были предусмотрены также случаи, когда правительство могло обойтись и без заключения Думы.
Право законодательной инициативы было сужено изъятием из него «начал государственного устройства, установленных законами основными». Дума должна была быть избрана на 5 лет. Однако, царским указом Дума могла быть распущена и до истечения этого срока. Цензовая и сословная системы совершенно отстраняли от участия в Думе весь рабочий класс и большую часть крестьянства и интеллигенции.
Естественно, что указ 6 августа встретил решительный протест со стороны всех революционных организаций. В сентябре 1905 г. состоялась междупартийная конференция социал-демократов, на которой было единодушно принято постановление об активном бойкоте булыгинской Думы. На этой конференции были представлены следующие организации: «Бунд», Латышская СДРП, Революционная Украинская Партия, РСДРП – большевики и меньшевики, и соц. – дем. партия Польши и Литвы. Ниже мы приводим отрывок из постановления конференции, ярко характеризующий отношение социал-демократии к булыгинской Думе:
"I. Использовать предстоящий период избирательной кампании в целях самой широкой агитации.
Устраивать митинги и проникать в возможно большем количестве на все избирательные собрания и, раскрывая на них истинный характер и цели Государственной Думы, противопоставлять ей необходимость созыва революционным путем Учредительного Собрания на основе всеобщего, равного, прямого и тайного голосования.
Призывать все истинно-демократические элементы общества к активному бойкоту Думы, клеймя позором участвующих в избрании, как изменников делу народной свободы.
Принять на всех собраниях соответствующие резолюции об отношении к Государственной Думе и о присоединении к революционной борьбе пролетариата.
II. В целях выражения протеста против учреждения Государственной Думы и оказания давления на избирателей и выборщиков, организовать открытые массовые выступления пролетариата.
III. К самому дню конечных выборов в Государственную Думу приурочить повсеместные всеобщие политические забастовки, манифестации и демонстрации и употребить все средства к тому, чтобы выборы не состоялись, не останавливаясь в случае нужды и перед насильственным срыванием избирательных собраний".
Революционным напором рабоче-крестьянских масс булыгинская Дума была быстро сметена. Царское самодержавие пошло на более серьезные уступки.
Комиссия Шидловского – была учреждена 29 января под председательством сенатора Шидловского «для безотлагательного выяснения причин недовольства рабочих в городе С.-Петербурге и в пригородах и изыскания мер к устранению таковых». Образование комиссии было ответом правительства на вспыхнувшее по всей стране рабочее движение и преследовало провокационную цель расколоть пролетариат, объединенный январскими событиями, оторвав от него умеренно настроенные элементы. В состав комиссии должны были входить представители заинтересованных ведомств, фабрикантов и рабочих. Распоряжением Шидловского выборы рабочих делегатов были организованы по всем фабрикам и заводам Петербурга, причем предвыборная агитация проводилась с относительной свободой. Большевики требовали бойкота выборов в комиссию; меньшевики же участвовали в выборах «с целью организации рабочих масс». Происходившее 17 февраля общее собрание выборщиков, в большинстве состоявшее из социал-демократов и сочувствующих им, приняло резолюцию-воззвание, формулирующую условия, на которых рабочие могут принять участие в работах комиссии. Эта резолюция требовала: 1) немедленного открытия 11 фабрично-заводских отделов (гапоновские отделы, незадолго перед тем закрытые), так как «только с открытием отделов мы, получив свободу собраний, сможем путем обмена мнений с рабочими разных фабрик и заводов выработать и объединить все наши требования» и «только в отделах наши депутаты могут давать отчеты о работах в комиссии своим товарищам-избирателям»; 2) возможности представить в комиссию «наши нужды правдиво и в полном объеме», для чего необходимо: а) чтобы депутаты все присутствовали на общих заседаниях комиссии, а не призывались по несколько человек для опроса; б) чтобы депутатам была предоставлена полная свобода слова в заседаниях комиссии; в) чтобы заседания были гласными, т.-е. чтобы отчеты о них печатались в газетах без всякой цензуры; 3) гарантии неприкосновенности личности и жилища для всех рабочих и 4) привлечения в комиссию представителей или рабочих мелких производств.
Ультиматум с этими требованиями был правительством отвергнут, и выборщики отказались от избрания комиссии. Последняя была сорвана, бойкот осуществлен, несмотря на участие в выборах. Такой ход кампании примирил с ней большевиков, принявших участие в выборной агитации. Впечатление, произведенное этой политической демонстрацией, было чрезвычайно сильно не только в самом Петербурге, но и в провинции.
См. статью Владимирова: «Печальное противоречие», «Право» N 8.
Булыгин, А. Г. – видный царский сановник, крайний реакционер. Проделал карьеру от судебного следователя до министра внутренних дел. В 1902 г. был помощником московского генерал-губернатора. В этой должности Булыгин явился поощрителем деятельности начальника московской охранки Зубатова. В 1905 году назначен членом Государственного Совета, а 20 января 1905 года – министром внутренних дел на место слишком мягкого Святополк-Мирского. После манифеста 18 февраля 1905 года и рескрипта от того же числа (см. примечание 102) Булыгиным было выработано первое положение о Государственной Думе, которое было опубликовано 6 августа 1905 года, но в действие так и не вошло (см. примечание 106). В министерство Витте Булыгин не вошел (его заменил Дурново). Впоследствии Булыгин потерял всякое влияние.
