соображением, которое отодвинуло формальное вступление мое в партию на три месяца, было желание ускорить слияние с большевиками лучших элементов межрайонной организации и вообще революционных интернационалистов. Эту политику я вел опять-таки в полном согласии с Лениным.
Редакция этой книги обратила мое внимание на встречающееся в одной из моих тогдашних статей в пользу объединения указание на организационную «кружковщину» у большевиков. Какой-нибудь из глубокомысленных дьячков, вроде т. Сорина, не замедлит, конечно, вывести эту фразу прямым сообщением из разногласий по поводу & 1 устава. Вступать по этому поводу в споры – после того, как свои действительные и большие организационные ошибки я признал и словом и делом – не вижу нужды. Но менее поврежденный читатель найдет гораздо более простое и непосредственное объяснение приведенному выражению моему в конкретнейших условиях момента. Среди рабочих-межрайонцев оставалось от прошлого еще очень сильное недоверие к организационной политике Петроградского Комитета. Доводы от «кружковщины» – со ссылками, как всегда в таких случаях бывает, на всякие «несправедливости» – были среди межрайонцев в большом ходу. Возражение мое в статье было таково: кружковщина, как наследие прошлого, существует, но чтобы она стала меньше, межрайонцам нужно прекратить обособленное существование.
Мое чисто полемическое «предложение» первому Съезду Советов составить правительство из двенадцати Пешехоновых толковалось кое-кем – кажется, Сухановым – не то как личное благоволение мое к Пешехонову, не то как особая линия, отличная от ленинской. Это, конечно, чистейший курьез. Когда наша партия требовала, чтобы Советы, руководимые меньшевиками и эсерами, взяли власть, то этим самым она «требовала» министерства Пешехоновых: в конце концов, между Пешехоновым, Черновым и Даном никакой принципиальной разницы не было, и все они были одинаково пригодны, чтобы облегчить переход власти от буржуазии к пролетариату. Разве что Пешехонов несколько лучше знал статистику и производил чуть более деловое впечатление, чем Церетели или Чернов. Дюжина Пешехоновых означала правительство из дюжинных представителей мелкобуржуазной демократии, вместо коалиции. Когда питерские массы, руководимые нашей партией, выдвинули лозунг: «Долой десять министров-капиталистов», то этим самым они требовали, чтобы места этих последних заняли меньшевики и народники. «Выкиньте вон кадетов, возьмите, господа буржуазные демократы, в руки власть, посадите в правительство двенадцать (или сколько там) Пешехоновых, и мы вам обещаем по возможности „мирно“ снять вас с постов, когда пробьет час. А пробить он должен скоро». Никакой особой линии тут не было, – это была линия, которую Ленин формулировал не раз.
Считаю необходимым сугубо подчеркнуть предупреждение, сделанное редактором настоящей книги, т. Ленцнером: значительная часть речей, вошедших в этот том, приведена не по стенограмме, хотя бы и плохой, а по репортерским отчетам соглашательской
