Писарева) наслаждение жизнью, наукой, искусством окажется для вас невозможным» («Реалисты»).
Это, повторяю, образчик по части фанатически нетерпимой демократической идейности; но в тех же «Реалистах» можно вычитать кое-что поучительное по поводу прямолинейной оценки всех явлений окружающей действительности с точки зрения одной и той же идеи. По Писареву, для «эстетика» идея деятельной любви – блестящий мундир, в который порядочный человек облачается только в дни неприсутственные, но который способен отравить ваше существование, если вы станете его носить в будни, за работой. Для «реалиста» та же идея, проводимая им, говоря словами Писарева, «во все мельчайшие поступки собственной жизни», – просторное домашнее платье. Наконец, тот же Писарев с исключительной узостью и прямолинейностью заявляет: «вне вопроса о голодных и раздетых нет решительно ничего, о чем бы стоило заботиться, размышлять и хлопотать».
Г-н Белозерский говорит: «То, что было общего между Герценом и молодой эмиграцией, было слишком обще, чтобы можно было сойтись на этом близко». В этом есть доля истины. Нужно лишь прибавить, что и то общее, что было во взглядах Герцена и «молодого поколения», получало у них существенно различную психологическую окраску.
Люди 30 – 40-х годов были дворяне – хотя и «раскаявшиеся» в своем дворянстве и направлявшие все свои симпатии сверху вниз, к массе.
Разночинец, как типичный представитель 60-х и 70-х годов, рвался снизу из темной массы вверх, к свету, к науке, которую он, вопреки совершенно ложному утверждению г. Белозерского, уважал до самозабвения. Он был сын массы, плоть ее плоти, и его плебейскую гордость почти оскорбляло, когда к его делу снисходил дворянин – «утонченный аристократ», «художественный дилетант», – хотя бы и раскаявшийся в своем дворянстве. На этой почве вырастало много психологических осложнений…
Вспомним отношение Добролюбова{23}, Писарева, Н. К. Михайловского[38] – людей «молодых поколений» – к Тургеневу, Кавелину[39]… – и обратно, отношение Кавелина, Боткина[40], Щербины[41] или какого-нибудь Михаила де-Пуле[42] к вынырнувшему снизу разночинцу, который, может быть, провозглашал в общем те же идеи, но пропах совершенно новым и на эстетическое обоняние несимпатичным общественным букетом.
Что касается в частности отношений Герцена к молодой эмиграции, то тут надлежит отвести известное место властолюбивому, самоуверенному характеру Герцена. Даже на людей своего круга, по отношению к которым он был, так сказать, лишь primus inter pares (первый среди равных), ему приходилось смотреть несколько сверху вниз. Так, Кавелину он, по выражению Богучарского, писал «тоном властного человека»
Кавелин, Константин Дмитриевич (1818 – 1885) – ученый и общественный деятель, друг Тургенева и Боткина. В своих статьях по крестьянскому вопросу проводил считавшийся в то время очень радикальным взгляд об освобождении крестьян с землей, с предоставлением им права выкупа своего надела в собственность. В ряде статей по поводу различных философских вопросов пытался противодействовать материалистическим тенденциям 60 – 70-х годов прошлого столетия, в частности вел полемику с известным физиологом Сеченовым, проводившим в своих «Психологических этюдах» («Вестник Европы» 1872 – 1873 – 1874 г.г.) материалистическое понимание психической деятельности.
Боткин, Василий Петрович (1810 – 1869) – писатель, сотрудник «Отечественных Записок», где он помещал статьи об искусстве и произведениях иностранной литературы, и «Современника», где были напечатаны его «Письма об Испании». Друг Герцена и Белинского, Боткин был одним из типичных представителей людей 40-х годов. Его миросозерцание сложилось под сильным влиянием Гегеля и Сен-Симона.
Щербина, Николай Федорович (1821 – 1869) – поэт, автор звучных стихотворений, воспевающих красоту Греции и любовь, а также многочисленных эпиграмм, направленных против общественного движения и передовых деятелей 60-х годов.
Де-Пуле (1822 – 1885) – педагог и писатель. В «Русском Вестнике» за 1881 г. он поместил статью под заглавием «Нигилизм как патологическое явление русской жизни».
