>от автораПрошу ни в коем случае не отождествлять меня с главным героем романа!
Артур Смоленский – 100 % выдуманный персонаж.
Я его создал.
Да, через него мне хотелось поделиться некоторыми своими мыслями, взглядами, мироощущением и жизненной философией…
Да, я вложил в его биографию кое-что из своей…
И всё же – мы разные!
Хотя, возможно, я и хотел бы им быть…
Не изменяй себе!
Не изменяй судьбе!
И не пытайся примерить чужую жизнь.
Ты проживи свою!
Кто ты – пойми в бою!
С честью пройди все дороги, что
суждены!
Я скачу, но я скачу иначе, —
По камням, по лужам, по росе.
Бег мой назван иноходью – значит:
По-другому, то есть – не как все.
Всем критикам, которых я разочаровываю, я хотел бы раз и навсегда сказать, что я с ними совершенно согласен. Я тоже не прочь, чтобы мои книги были лучше!
Фредерик Бегбедер
Пролог
Украина, Харьков. Декабрь 2006 года.
К вечеру стало совсем холодно. Градусов 19–20. В «девятке» не работала печка. То есть она издавала звуки, гнала воздух, но температура в салоне была не намного выше той, что на улице. Двое молодых людей в тёплых куртках и низко, на самые глаза, надвинутых шерстяных шапочках курили, ёжились от холода и соревновались в многоэтажности матерных выражений. Сначала они бурчали «непереводимый» русский фольклор каждый себе под нос. Наконец пассажир не выдержал:
– Не, ну в натуре, Болото, ты, бля, чухонец… Где ты такую тачку отстойную? Такой фуфломицин надыбал, а? – прорычал он, подтверждая своё негодование характерными жестами «пальцы веером».
– Клевер, бля буду, я чё, знал по ходу? Как я мог прокнокать, что у этой, бля, телеги ни хера не пашет. Ну, в натуре, на ней что – написано? Ты как сказал? «Ёбни тачку неприметную, лучше девятеллу, погрязнее», так? – оправдывался водитель.
– Ладно, харэ… Приехали…
– Здесь падаем? – Он притормозил у арки, ведущей в один из дворов по улице Мироносицкой.
– Нет, бля… Прямо во двор охраняемый зарулим. В натуре… – Клевер, который явно был в этой паре за старшего, приоткрыл дверь, выбросил окурок и смачно, со злостью плюнул. – На хуй я с тобой связался!
– Теперь уже не развяжемся, кореш, – ухмыльнулся Болото.
– Кончай базар. Спокойняком идти надо. Если дело завалим – и нас завалят. Сто пудов, – Клевер полез в карман куртки, и большая, испещренная наколками с малолетки, рука нащупала «беретту». Холод оружейного металла чуть успокоил… – Всё, пошли! Ни пуха…
– Стрёмно мне, брателло…
– Повторяю для чухонцев: проехали! Заднюю уже не включишь… Поздно пить боржоми, – Клевер двинулся в тёмную внутренность двора. Болото последовал за ним…
Бэла, маленькая и худенькая, вся такая аккуратненькая брюнетка лет под шестьдесят, вошла в гостиную. На подносе она принесла чай в антикварном фарфоровом заварнике и несколько кусочков торта наполеон. Её муж Натан сидел за столом, курил и изучал через лупу здоровенный бриллиант. Натан Шапиро был известен в городе как антикварщик и по совместительству ювелир Натик. Немудрено, что, занимаясь этим всю жизнь, к пенсионному возрасту Натик окружил себя сплошь антикварными вещами. И стол, за которым он сейчас сидел, и вообще всё в квартире было предметами истинной эксклюзивной роскоши.
– Натанчик, я чаёк принесла, – сказала Бэла так, как говорят только с любимыми людьми. Да, они не утратили это чувство на четвёртом десятке лет совместной жизни.
– С наполеончиком? – сквозь кашель спросил муж.
– Ты бы не курил так. Ну, сколько можно говорить? Всё талдычу, талдычу… Куда?! Кому?!
– Ну, не ворчи, мамочка. Ну, такой я шлемазл…[1] Ну шо тут скажешь?…
Бэла поставила поднос на стол, чмокнула супруга в курчавую седину и вышла из гостиной-музея. Натан курил в этот вечер больше обычного. Потому что нервничал. Ну а как? Как не нервничать, если ты – педант: всё у тебя разложено по полочкам
шлемазл
