мне, Вика, он напоминает инженера. Любитель кроссвордов и типичный грибник. Разведен, но в душе семьянин. Это жена ушла, между прочим.
– Откуда знаешь?
– А так. Брякнулось. Будем знакомиться? Предлагаю делать, как нас просят координаторы. Подобрать и обогреть.
Вика посматривает через плечо. Меня снова глючит на тему волков.
– Подождем.
Человек идет прямо на нас и смотрит так, будто доподлинно знает, кто мы и что мы (в особенности я). Почему-то я уверен, что очкарик остановится. Но камрад в белой кепочке только улыбнулся нам и махнул ладонью. Потом смешно спохватился – «ах, как я мог забыть?» – и показал нам два мирных пальца, мол: «свой».
Отвечаю взаимностью. Вика не реагирует никак, только разворачивается телом вслед за ним. Выше, возле компании из Здолбунова, он остановился и что-то попросил. Ему дают баклажку с водой, и человек пьет. При этом, как мне показалось, косит глазом на меня. Благодарит кивком головы и семенит потихоньку дальше.
– И шо ты на такое скажешь?
– Шо ты меня, козел, не любишь, – говорит Вика. Садится, нервно натягивает на себя шмотки. – Догоняем его. Это же один из наших!
И первой соскакивает с камня, бежит под гору. Ну вот, споткнулась и чуть не зарылась носом. Поднимается и идет уже медленно. Я тоже бегу, догоняя Вику.
Человечек сидит возле нашего огня и жует бутербродик. Расшнурованный рюкзак лежит возле ног. Рядом с моим флагом он попробовал воткнуть свой, но неудачно. Его флагшток повалился, мой полощется на ветру.
– Добрый день, – первым здороваюсь я и пробую изобразить из себя того, кем себя всегда воображал. Слышал, как говорили обо мне за глаза: «Апасный штрих». Да, это типа я. Апасный штрих с пробитой губой.
– Приятного аппетита, – говорит Вика.
Человечек смешно вздрагивает, выпучивает глаза в радостном привете и машет свободной ручкой. У него полон рот еды. Второпях прожевав откушенное, он несмело кричит:
– Добрый день, добрый день!
И, преодолевая стыдливость, обнимает меня с немного преувеличенным усердием. Я тоже обнимаю толстячка и похлопываю по вспотевшей спине. У него, наверное, в голове некоторые совсем не молодежные ассоциации от всего этого – весна народов, интернационал и другие куски нездешнего мяса.
– Хогой! – Снова разводит руки коротышка (будто перезарядил ружье) и тянется обнимать Вику. Вика обнимает дядю, даже хлопает того по лысине.
– Альберт Геннадьевич, – говорит он, сев снова на поленце.
– Герман.
– Виктория, – говорит Вика и разворачивается ко мне.
– Огня? – спрашиваю. Придумала же – Виктория… А сама еле по складам читает.
– Да, будьте добры. – И Вика невинно хлопает глазенками. Дуреха.
Прикуривает от тлеющей палки в моей руке. Кокетливо держит папиросу, отставив мизинчик. Дуреха капитальная. Или это у нее такой
