– пахло пудрой, духами, машинным маслом, воском… но больше пахло потом. Даже изысканное платье со страусиными перьями, платье героини из «Комедии характеров», пахло, как надушенное трико силового гимнаста.
Тимур толкнул дверь – она поддалась, и это было славно, потому что он до последней минуты боялся, что дальше костюмерной его не пустят.
В коридоре не было окон. Здесь стояла совершенно непроницаемая темнота.
– Добрый день, – сказал Тимур, стараясь говорить спокойно. – Вернее, доброе утро… Я прошу прощения, что вошел без спросу. Но мне очень надо поговорить.
Тишина.
– Я прекрасно понимаю – многие, наверное, после провала вот так же требовали объяснений…
Тишина.
Тимур двинулся вдоль коридора, ведя по стене рукой. Запнулся о свернутую в рулон дорожку; дальше пошел осторожнее, время от времени щелкая зажигалкой – выискивая надписи на стенах.
Надписей не было.
Стена была холодная, шероховатая. Коридор свернул; обнаружилась лестница. Тимур худо-бедно сориентировался, подниматься не стал, а пошел по коридору дальше – по направлению к сцене.
– Я думаю, вы меня слышите. Но притворяетесь, что меня здесь нет. Что же… Я расскажу. После сегодняшнего… вчерашнего провала меня не возьмут даже вести школьный драмкружок. Не знаю, потеряет ли что-то театр оттого, что меня в нем не будет. Может, и не потеряет. Это и не важно. Речь не обо мне. Речь даже не о тех, кого я подставил под удар, не о Вите, которая могла бы стать великой актрисой. Не об Ольге, которую придется долго лечить. Не о Борисе, чья карьера закончена. Не о Кирилле, преданном театру настолько, что он и с размозженным черепом играл бы, наверное… И не о Коле Дрозде, чей редкостный талант так никто и не оценил. Речь не о том. Я хочу знать… просто объясните мне, что вас так раздражает в этом проклятом спектакле? Что именно? Ведь вы сломали его, как игрушку. Изуродовали перед зрителем. Превратили в карикатуру на самого себя… Потому что он сделан не по правилам? Не по тем правилам, которые вы считаете абсолютными? По другим правилам?
Тимур снова щелкнул зажигалкой. Ничего; стены коридора были по-прежнему чисты.
– Я расскажу вам, почему этот спектакль получился именно таким, а не другим. Когда я читал пьесу «Три брата», еще в школе… Мне было очень жалко Ученого. Которого все прочие персонажи считали эгоистом, мещанином… и относились соответственно, а мне было его жаль. Он не такой эстет, как Писатель, не такой романтик, как Врач… Я уже тогда подумал, что хочу рассказать эту историю по-другому!
Щелчок зажигалкой. Впереди, шагах в тридцати, замаячил выход из коридора.
– …Но дело не в этом. Не в том, что пьеса по-другому прочитана, вас раздражает, как она воплощена… Но ведь любую историю можно рассказать по-разному. Можно спеть, можно станцевать… Какая разница, каким путем достигается сопереживание!
Щелчок зажигалкой.
– …Так вот, я скажу вам. Вы вот не терпите нафталина… Но там,
