лежит мерзейшая личинка неизвестного ему насекомого, а ватка уже не ватка, а тонкий налет паутины. Личинка через равномерные промежутки времени судорожно дергалась.
– Это не ее руки, – объявил санитар, войдя в лабораторию. Он подошел к столу, склонился к пробирке и рассмотрел личинку.
– Не ее?..
– Ну да. Это руки не от той женщины, от которой голова.
– П-почему? – врач крепко зажмурился, потом открыл глаза, но личинка в пробирке не исчезла.
– Потому что руки от брюнетки, а голова от блондинки.
– В темное место в открытом виде, – пробормотал врач, протягивая санитару пробирку с личинкой. – Не трясти, не мочить, не трогать.
Я плачу. Я сижу на песке у моря и плачу. Кукольник суетится рядом, с видом фокусника подхватывая на лету половинками ракушек слезы, сорвавшиеся с моих щек. Мне становится противен его практицизм, я злорадно размазываю слезы по лицу и показываю язык. Кукольник укоризненно качает головой, закрывает на мгновение половинку ракушки с моей слезой другой половинкой, трясет, открывает. На перламутре слеза потеряла прозрачность и застыла твердой жемчужиной. Я беру жемчужину и глотаю ее. Кукольник отходит подальше и получившуюся у него другую жемчужину бросает в море.
– Это все равно – я проглотил или море!
Мое заявление его не впечатляет.
– Почему мне все время стыдно и горько?
– Ты растешь.
– Почему нет таких, как я? Других?
– Ты имеешь в виду детей? – задумывается Кукольник.
– Да. Только мы с тобой и куклы. Почему ты не делаешь детей?
– Это опасно.
– С чего бы?
– Никогда не знаешь, что вырастет из куклы-ребенка.
Я ложусь на спину и смотрю в небо. Я двигаю мышцами живота, потом напрягаю и расслабляю гортань, и жемчужина выталкивается в горло, а потом в рот с судорогой рвоты. Собрав побольше слюны, я выплевываю жемчужину в небо, она взмывает и начинает быстро увеличиваться в размерах, превращаясь в огромный, раскаленный добела шар. Где-то далеко-далеко вверху шар застывает, дополнив пространство камней у воды тенями.
– Неправильно, – заявляет Кукольник, – при удалении тело уменьшается! А при приближении увеличивается.
Я молчу.
– Ладно, – говорит Кукольник решительно. – Будет тебе ребенок. Но при одном условии.
– Ребенок девочка! – Я сажусь.
– Ладно.
– Самая красивая на свете!
– Ладно.
– Какое условие? – Я на все готов.
– Ты мне не перечишь и разрешаешь сделать все, что я захочу. И еще… – Кукольник поднимает руку, успокаивая меня, вскочившего и прыгающего на месте. – Это будет единственный такой красивый ребенок. Ни до нее, ни после такой девочки никогда не родится!
Мы идем вдоль воды, я нетерпеливо выбегаю
