мою благородную родственницу! Да кто же вы такой, господин Паскаль Симеони?
Паскаля ввели в ту самую комнату, где ранее графиня принимала женщину в маске.
Графиня де Шале уже ждала его там.
Но какая же разница была между женщиной, которую мы только что видели бледной и согбенной под тяжестью таинственных и гибельных предвещаний какой-то колдуньи, и той, которая теперь, с поднятой головой, со сверкающим взором, с оживленным цветом лица, смотрит прямо в глаза тому человеку, что предстал пред ее очи.
Все потому, что этот человек для нее – надежда!
Тогда как та, незнакомка в маске, была для нее сомнением… угрозой.
При виде красивого лица Паскаля Симеони губ мадам де Шале коснулась улыбка. Красота всегда производит на нас чарующее действие. Молодые или старые, мы всегда больше расположены к хорошенькому личику, чем к дурному. И разве это не логично? Если Бог создал человека по подобию своему, то тот, чьи черты, несмотря на общение с дьяволом, остались благородными, чистыми, правильными, не должен ли быть тем, кого Бог пожелал приблизить к себе более всего?
– Сударь, – произнесла графиня дрожащим голосом, – я слышала о вас много хорошего. Мне о вас рассказывал Жуан де Сагрера, маркиз де Монгла, троюродный брат моего сына, графа Анри де Шале. Он поведал мне о том, чем вы занимались прежде, и уверил меня, что вы будете готовы и для меня сделать то же. Правду ли мне сказал Жуан де Сагрера? Действительно ли вы расположены посвятить себя душой и телом служению моему сыну… и мне?
Паскаль Симеони поклонился.
– Так и есть, сударыня, – отвечал он. – Пять лет тому назад меня постигло ужасное несчастье, и я решил посвятить себя Богу. Но – Господь милосерден! – горе мое если еще и не совсем прошло, то уже значительно уменьшилось. Я понял, что в моем возрасте, с той силой и умом, коими я обладаю, я должен, в искупление прежних ошибок, найти нечто лучшее, чем стояние на коленях на монастырских плитах. Тогда-то ко мне и явился маркиз де Монгла. «Вы можете оказать услугу одной матери, мой друг, – сказал он мне. – Ей нужен преданный человек, который согласился бы денно и нощно быть при ее сыне. Слишком гордый для того, чтобы самому принять эту охрану, которую он бы счел ребяческой выдумкой, человек, о котором я говорю, отверг бы вашу помощь. Но мать его не намерена пренебрегать подобной предосторожностью, так как по себе знает, на что способна истинная преданность. В память о той, которую вы так любили, мой друг, не согласитесь ли вы исполнить просьбу этой матери?» Я ответил согласием, и вот, как видите, госпожа графиня, я здесь! А теперь – приказывайте! В общем и целом мне уже известна моя обязанность, вам лишь остается сообщить мне детали. Граф Анри де Шале – один из первых, после короля и Месье. Ему все улыбаются… чего же вы опасаетесь?
– Ненависти… и любви. Ненависти кардинала де Ришелье… и любви госпожи де Шеврез.
Паскаль Симеони нахмурил брови.
– Действительно, – произнес он, – вот любовь и ненависть, которые равно опасны. Чтобы угодить своей возлюбчленной, господин
