другим: часто на кухне мы пили с ним чай, и он утешал меня по разным поводам. Мама радовалась на него и вздыхала, вспоминая их трудное детство.
Но вот как-то к нам наведалась разом с дядей Лазарем и Хася. Она и раньше видела Мишеньку, конечно, но тут он подрос, почти годик. Хася возилась с ребенком и, между прочим, обратила внимание, что у него лицо, не похожее ни на меня, ни на Фиму.
– Фаня, в кого твой внук?
Мама растерялась, но ответила в меру сил остроумно:
– Хасенька, ты лучше подумай, в кого твой сын Мотечка. Жадный и языкатый.
Хася не смутилась:
– Не жадный, а бережливый. И вообще. Я не про характер, а про внешность. Ты моего ребенка не трогай, такого сына поискать.
Потом свернули на постороннее, потом пришел выпивший Фима, потом случился маленький скандал на этой почве, и дело замяли.
Но от моего внимания не ускользнуло то, что мама посматривала на меня с большим опасением и даже печалью.
Сейчас много бразильских и других сериалов, и у всех есть знания, как бывает в жизни. Но тогда у меня были только я и мой сын Мишенька.
После мучительных размышлений я сказала маме:
– Если ты проговоришься когда-нибудь, кому-нибудь, что Мишенька не сын Фимы, – я тебя убью.
Мама отшатнулась от меня, как будто я уже в тот момент привела свое условие в действие. И через несколько дней заявила, что уезжает в Остер к дальним родственникам. Там ей подыскали работу в детских яслях нянечкой, и на свежем родном воздухе ей будет лучше.
Я, в свою очередь, вздохнула с облегчением. У мамы было слабое здоровье и астматические проявления. Может, что и серьезнее. Вплоть до ношения туберкулезной палочки Коха. Кто тогда проверялся, а ребенку лишний риск.
Впрочем, мама возложила тем самым на меня все заботы о Мишеньке, домашнем хозяйстве и прочее.
Но дело не в этом.
После отъезда мамы в доме стало намного просторнее и светлее. Шифоньер раньше перекрывал боком часть окна, теперь дядя Лазарь передвинул его на нормальное место; мамин топчан поставили на кухне; к тому же Фима принес детскую кроватку, и Мишенька смог свободно развиваться на своем месте, а не постоянно в колясочке или у меня под боком. Мамино пресловутое треснувшее зеркало вынесли в подвал. На его место ничего не повесили, так как на покупку приличного не было средств, а я не хотела заводить новую дрянь.
Пришло время возобновлять учебу в техникуме. О дневном отделении не могло быть и речи, так как Фиму перевели на другую должность со значительным понижением оклада.
Мишеньку отдали в ясли. Фима воспользовался старыми связями и устроил меня секретарем-машинисткой на обувную фабрику в Дарнице с прицелом перевода на вечерний. Я быстро научилась печатать на машинке и стала незаменимой по всем вопросам.
И все было бы хорошо, кроме Фиминого поведения, естественно. Он систематически приставал ко мне с разговорами о своей
