для которой и берегли себя все эти годы. И тогда он тоже был стар, и его наготу прикрывал тот же серый балахон, и речь свою он повторил в точности, ничего не опустив, но ничего и не добавив, разве что имя вождя было иным.
– Я беру под защиту род Ольдора, пока долина Ирольна остаётся под пятой Родонагрона! – торжественно произнесла басилея и поднялась с трона – точно так же, как тридцать лет назад. И посланник, подобрав полы хламиды, кланяясь, попятился к выходу, ветры со свистом разлетелись по своим делам, и стражники, обнажив клинки, приветствовали ее решение.
Басилея окинула взглядом отроков и дев, столпившихся в дальнем конце зала, замерших в поклоне, и молча удалилась в свои покои, лишь какой-то не в меру игривый ветерок колыхнул ее мантию и испуганно умчался прятаться за низкие рваные облака.
Всё повторялось бессчетное множество раз – трижды в столетие владыка Варлагора уничтожал жителей долины, стремясь закрепиться там и воздвигнуть свои твердыни, и трижды в столетие неведомый мор начинал истреблять завоевателей. Люди Родонагрона отступали за горы, и подросшие потомки рода Ольдора возвращались из Велизора в Ирольн, который расцветал, приветствуя своих истинных хозяев… Если бы дети Ольдора хоть раз обратились к ней за помощью накануне битвы, а не после нее, судьба Ирольна складывалась бы иначе, но они шли на битву как на праздник, погибали с улыбкой в глазах и с песней на устах, ибо Глас Еги-Хранительницы обещал каждому, кто падет в битве, странствие по бесчисленным мирам и право остановить свой выбор на лучшем из них. Надеждой увидеть, что скрыто за гранью жизни, обладали лишь смертные, для которых вечный круговорот событий был лишь частью жизни, или их жизнь была лишь крохотным изгибом спирали вечности.
У входа в Розовый зал ее ожидал Данан, обняв девятиструнную лиру, такой же сгорбленный и старый, как и посланник из Ирольна. Скоро он умрет, и его место займет юноша, который стремительно и незаметно станет старцем.
Приближался час, когда басилея слушала Песнь Начала, в которой изредка еще открывались ей новые грани, хотя она повторялась слово в слово уже многие столетия. Песнь Начала была древнéй Эленги и даже древнéй Родонагрона, и стоило узловатым пальцам Данана вплестись в струны, как оживало предвечное небытие, рождался свет, отделенный от тьмы, возникали мировые сферы, и каждая вмещала в себя бесконечность. Белостенный Акрон, Город-Где-Пятится-Время, вырастал посреди небес, но путь туда знали только смертные… Они уходили, но никто из них не возвращался назад. Песнь Начала… Эленга знала, что и Родонагрон, если при вторжении в Ирольн ему удавалось захватить какого-нибудь лирника, внимает ей, когда молчат его боевые трубы, силясь поймать намек на нечто скрытое ото всех, хотя за пределами Твердыни Варлагора за одно лишь упоминание о ней Милосердные Слуги тащили на правёж любого, будь ты тигет-воин или самый ничтожный из Просящих.
– Пой, Данан, – сказала басилея, привычно располагаясь на ложе.
Данан присел на каменный
