потребовала она тихо. И закапали из глаз частые слёзы – но без стона, без всхлипа. «Храбрая девка, – подумал Пелко невольно. – Дочь воина. Прав был боярин: кому знать, если не ей».
А она между тем вдруг ясно припомнила, когда и где видела этого парня: да в полоне же, что Ратша привел! Всплеснула руками и почти прокричала с ужасом и горем:
– А Ратша-то куда смотрел? Или что… он же… и убил батюшку моего?..
Пелко так и вскинулся: Ратша!.. А и было же о чем порассказать, да о таком все, отчего эта девка-невеста замкнулась бы в доме на тридцать три крепких засова и не пустила более жениха не только что в избу – даже во двор! Открыл рот корел, радуясь, что досадит злому врагу… И сыскал в себе силу не чернить Ратшу-оборотня, не порочить безвинно. Не по-охотничьи вышло бы. Не по-мужски. Ещё вроде даже и заступился за него перед Всеславой, сказав так:
– Ратша отца твоего не признал… Тот в повязках лежал, в голову раненный. Ратша его велел похоронить честно… Сам ему рубаху поправил, меч бесскверный принёс и каши котелок… Всех нас спрашивал, кто таков, да ни от кого не добился.
Всеслава вытирала глаза, унимая непослушно катившиеся слёзы. Стыд плакать дочери храбреца: пусть голосит узнавшая, что отец любимый струсил в бою.
– Сам ты чей?.. – спросила она наконец. – Ты ко-рел ведь?
Он ответил, смутившись:
– Мою мать зовут Огой, отца – Антеро, а меня – Пелко… Мы, ингрикот, в Невском Устье рыбу ловим…
Всеслава выговорила твердо:
– Как же мне тебя наградить? Пирожка хоть возьми… У голодного Пелко давно уже урчало в животе от доброго запаха. Но от отказался – не годилось объедать сирых старух. Потом повёл лопатками под рубахой и вдруг улыбнулся здоровой половиной лица:
– Мне… позволишь если… в баньке попариться бы!..
Белый конь Вихорь первым заметил показавшегося Ратшу. Выдернул повод у Пелко из рук, звонко заржал и пустился к хозяину.
Ратша обнял любимца за крутую теплую шею, быстро и внимательно оглядел – чисто ли выкупан, так ли расчесаны-убраны грива да хвост… Придраться было не к чему, стоило лишь подивиться, сколь быстро приручил мальчишка хитрого зверя. Ратша намотал повод на руку и пошёл к тем двоим, ведя жеребца.
– И ты здесь, рыбка-щучка весёлая? – обратился он к Пелко. – Всё волком глядишь, а в лес не убегаешь!
Пелко и впрямь смотрел исподлобья, как ощетинившийся бирюк. Назвать ижорского парня рыбкой-щучкой значило от души его похвалить, и Ратша, может, вправду был им доволен за Вихоря, – но в устах врага и похвала делается ядовитой. Пелко выговорил сквозь зубы:
– Я-то, может, и щучка! Да ты мне не ловец! Длинный нож висел у него на поясе в узорчатых ножнах – этот охотник сумеет выхватить его вмиг. Ратша перестал улыбаться, сощурился:
– Вот как…
Он был оружен – при мече, но наверняка обошёлся бы плеткой. Или вовсе кулаком. Пелко привык не теряться на быстрых невских порогах, привык загонять длинноногих лосей и одолевать зубастых
