Петра. – Ну что ты сейчас имеешь: наручники и разбитую морду?..
– И еще – выбитый зуб, – после секундных раздумий, неприязненно согласился Петр дрыгнув ногой, затекшей от неудобной позы. Пошевелив языком, он потрогал распухшую десну и ямку в ней, уже переставшую кровоточить. Осторожно исследовал остальные зубы, но особых разрушений не обнаружил. Боль можно было терпеть. Щека изнутри немного порвана, но кровь уже перестала солонить слюну.
Хорошо еще что зуб был боковой и выбили его с корнем. Петр уже выплюнул осколки, чтобы случайно не подавиться. Вот когда ему телохранитель областного чиновника вышиб в первый раз пару зубов – было очень больно и обидно. Разозлившись, он ликвидировал вместе с чиновником и того тяжеловеса, что его охранял. А злость до добра не доводит, так все время бурчит тесть.
Второй раз, в прошлом, его саданул в челюсть прикладом двустволки приговоренный начальством оперативник. Это произошло мгновенно, сразу, как только он «просочился» к нему на дачу. Будто того кто предупредил.
Из-за сильнейшего удара Петр забыл про все, и про его имя, которое должен был спросить, что делал впоследствии всегда, перед окончанием акции. У ликвидаторов укоренилась примета, что если объект скажет свое имя, то все пройдет хорошо и не придется выкручиваться, принимать дополнительные меры безопасности, и душа ликвидированного не будет по ночам преследовать. В тот раз акция прошла нормально, хотя объект так и не сказал как его зовут.
Вообще-то Петр был убежден, что жизнь любого человека течет по руслу привычек и суеверий, которые бывают явными и скрытыми, даже от самого себя. Он верил, что каждого ведет его судьба. И его тоже. Поэтому старался не делать резких движений в неожиданную сторону, если его к этому не принуждали.
Но в тот раз он вновь очень разозлился и позже корил себя за вспышку необузданных эмоций. Проломил оперативнику грудь и сломал ему обе руки. Ликвидируемый захрипел и забился в агонии, грохнувшись на дощатый пол уединенного загородного домика. Петр пришел в себя после того, как тело дернулось в последний раз и размякло. А в соседней комнате кто-то перевернулся с боку на бок на кровати: наверное жена или дочь оперативника. Но про них шеф даже не упомянул. Значит они оставались вне поля деятельности Петра.
Быстро успокоился, и уже без злости проверил пульс на шее убитого, затем выскользнул на улицу, в лесок. Шагая по тропинке стал ощупывать, как сейчас, зубы. Порезал язык об острые обломки, и снова разозлился. Однако взвесив все плюсы и минусы, взял себя в руки.
Именно тогда впервые взглянул на свою работу с философской стороны: для мертвого оперативника ниточка судьбы оборвалась, а для ликвидатора жизнь продолжалась, до тех пор, пока он сам не станет объектом.
Вот эту тонкую грань, между реальным миром и тем светом, Петру необходимо было уловить в постоянно прищуренных глазах шефа и успеть правильно отреагировать. А то что он попадет в черный список, как отработавший свое сотрудник, Петр не сомневался.
Ему вставили протезы. Но это было тогда, при историческом материализме. В специальной клинике. И бесплатно. Сейчас даром ничего не делают. Тем паче – пенсионеру МВД.
– Я говорил тебе, что ты дятел? – поинтересовался Павел Васильевич.
– Говорил, говорил, – недовольно буркнул Петр. – Про это я и без тебя знаю.
Павел Васильевич презрительно отвернулся.
Неожиданно Петр осознал, что он вроде бы подружился со своим тестем. Вернее с тем, что у него разговаривало внутри. Он понимал, что это шиза, и, почему-то, радовался этому.
Там, за горизонтом событий, не сложилась жизнь с Ириной. Петр винил во всем слишком активного тестя. Сейчас въедливого старика наверное уже нет в живых, перекочевал в мир иной. Однако вину с него, он снимать не хотел. Поэтому не жалел тестя. Раньше злился, когда Павел Васильевич называл его идиотом и дураком. Хотя, как знать, может быть старик прав. Может быть.
Дальнейшая жизнь Петра проходила в одиночестве. Возможно потому, что он сам не горел желанием обзавестись семьей, слишком много она требовала внимания, которое было необходимо для работы. Совмещать семью и работу в их ведомстве еще ни у кого не получалось. Даже у шефа. Работа требовала от Петра находиться в напряжении круглые сутки.
А когда семья распалась, за Петром неожиданно последовал вредный тесть. Но не наяву. Он занозой засел в голове, или в печенке, и все время злобно клевал по поводу любого поступка и даже без повода. Со временем тесть перегорел, стал терпимее и мягче. Больше осуждал и журил, меньше ругал. Иногда даже советовал кое-что. Бывало, что дельное.
Конечно же он дятел! Нужно было оказать сопротивление. Ударить кого-нибудь из грабителей. И сейчас бы ни о чем не пришлось жалеть. Лежал бы холодный на полу, или в своей кровати. Они со зла могли его замочить. Хотя нет: тело остывает несколько часов. Он закоченел бы лишь под утро.
– Устал
