можно его повторить, закрепить навыки и показать всем, что я могу раскачаться не только выше, но и лучше всех. Я даже не заметила, что рощица на сопке изменилась, что птицы кружатся как сумасшедшие и не садятся на голые деревья. Ветер не просто свистел, он гудел, как реактивный самолёт. И я, как ни пыталась, не могла его перекричать.
Только много времени спустя я поняла, как мне повезло. И не только потому, что осталась жива-здорова. Главное – я и не видела, как погибли мои родители, во что превратилась наша улица. Только очень удивилась, когда слезла с качелей, – как много снега осыпалось к подножью сопок, и огорчилась, что теперь трудно будет дойти до дома.
Потом, когда пробиралась через сугробы и поваленные деревья, уже начинала догадываться, что случилось. Пробираться по снежным завалам было трудно и больно. И это – на Камчатке, в Палане, за сотни километров от нашего посёлка на Сахалине, который оказался практически в эпицентре землетрясения.
В Палану привезла меня бабушка, на смотр художественной самодеятельности. И сразу же мы с ней поругались. Я занималась в балетной студии, и на следующий день должна была показывать миниатюру из «Щелкунчика». А бабушка нашла среди моих вещей маленький пакетик с косметикой. И, конечно, заявила, как это вульгарно – красить глаза и губы в моём возрасте.
– Но это же для сцены! Ты не понимаешь, там должно быть всё яркое, чтобы лицо с последнего ряда могли рассмотреть. И вообще, я уже взрослая, и мама мне разрешает краситься, когда концерт!
И так далее…А потом назло бабушке убежала на другой край этой самой Паланы, качалась на качелях дотемна. Ничего, пускай поволнуется, так ей и надо, нечего трогать мои вещи.
А через несколько часов «посёлок», точнее, научно-исследовательская база института океанологии, где работали мои родители, просто перестал существовать.
Мне не разрешили вернуться туда, да и не нужно было. Я и так всё знаю.
Знаю теперь, что такое «ядерная зима». То, что нам рассказывали на уроках гражданской обороны, полная фигня. На самом деле, всё гораздо страшнее. Серый снег опускается на землю с серого неба. Это длится бесконечно, как будто небо кусками опадает вниз, пытаясь прикрыть собой тот ужас, что происходит внизу. Трещины и провалы, мешанину из обломков домов и машин. Серые всполохи огня. Люди, пробирающиеся в клочкастом тумане. Воздуха нет, и им приходится вдыхать ядовитый газ, от которого тяжелеет всё тело. И постепенно оставшиеся в живых теряют сознание, а потом, мучительно избавляясь от понимания произошедшего, умирают, не в силах пережить эту боль.
Чего вообще стоит жизнь, если она может оборваться в любой момент, и не так красиво и героически, как в кино, а в обыкновенный будничный день, когда меньше всего думаешь о плохом?
А ведь до этого я никогда не боялась землетрясений. Никто их не боялся. Трясло чуть ли не каждый месяц. Обменивались потом впечатлениями, рассказывали, у кого что разбилось, смеялись. Но был один момент, когда
