палочек, он медленно подошёл к распятию. После того, что случилось прошлой осенью, Озирский не мог спокойно смотреть на этот символ страданий, и потому заторопился. Он никогда не ставил одну свечу за всех, и сейчас начал поспешно выискивать свободные гнёзда. Зажигая одну свечу от другой, он каждой давал имя усопшего, и устанавливал на подсвечник. Потом точно так же почтил живущих, но свечи оставил под иконами.
Выйдя на паперть, Андрей обернулся к церкви, перекрестился и медленно направился к выходу. Нищим он никогда не подавал, потому что слишком хорошо знал этот бизнес. Перед его мысленным взором трепетало пламя свечек, детские пальчики гладили барашки на вербе, и смотрели из окладов скорбные глаза святых.
После посещения церкви Андрей становился каким-то другим. И сейчас, созерцая весенний вечер, затопленные низины у велотрека, золотящуюся на солнце хвою сосен, он оттаивал душой, добрел и расслаблялся. Везде бегали и кричали дети – среди блочных корпусов новостроек и около деревянных домиков при выезде из города. Андрей ещё чувствовал запах ладана, слышал приглушённое пение и думал, что уж теперь-то точно всё будет хорошо.
Он собирался съездить в отпуск на Дальний Восток, к одному из друзей-таможенников. Поездку уже давно обсудили и одобрили на всех уровнях. Друг даже возместил стоимость буквально золотого билета до Владивостока. Теперь он занимался бизнесом и мог себе это позволить. Завтра Озирский должен был дать телеграмму о своём прибытии. Две недели спокойной жизни на берегу Тихого океана были ему гарантированы.
На Северном кладбище Андрей уже не собирался заходить в церковь. Он пошёл по главной аллее, потом свернул на боковую, и вдруг словно невидимая рука сжала горло. Дыхание сделалось глубоким и редким, а на глаза навернулись слёзы. Кладбище выглядело празднично – свежие цветы, венки, везде ветки вербы. Какие-то ограды были подкрашены, другие ещё не привели в порядок. Многие раковины уже вычистили, а мусор сложили в кучки и подожгли. Тут пахло деревней, мокрой землёй, набухшими почками. Пробуждающаяся к жизни природа торжествовала свою победу над тьмой.
С пожелтевших снимков и с каменных глыб на Озирского смотрели лица умерших. До них сияющей весне словно не было дела. Тени остались в прошлом, а жизнь пошла вперёд. Андрей знал, что Наташкиного лица он не увидит. Ещё не прошло года со дня её гибели, да и некому ставить памятник. Подруги и приятели, бесчисленные клиенты быстро забыли «Фею Кренского озера», которая, в отличие от сказочной тёзки, оказалась смертной.
Пробираясь между двумя, очень близко сдвинутыми оградами, Андрей вспоминал, как осенью прошлого года приехал в морг опознавать тело бывшей жены. Он сам был почти покойник – с забинтованными руками, пропахший противоожоговой мазью и болезненным потом. У него была высокая температура, и потому качало из стороны в сторону. Так продолжалось до тех пор, пока Озирский не подошёл к каталке, накрытой белой простынёй.
Санитар
