был без «нет» и «да»,с добавкой музыкальных тем
душевного труда.
Ты столько раз уже, растя,
себя уничтожал,
дивился смерти, как дитя,
и вновь себя рожал.
Невозвращенец в жизнь свою,
ты мог бы это знать:
удел посеявших семью –
потери пожинать.
Но расставания закон
включает и возврат –
кого любил, с кем был знаком,
кому и не был рад.
– Последнего не надо, нет.
Послушай, книгочей,
а сколько в космосе планет
без наглых сволочей?
– Ноль целых. И не целых – ноль.
Пойми, душа не шёлк.
Ты принял жизнь – прими и боль.
До встречи! Я пошел.
Жизнь в посмертии открывается непосредственно, как живая реальность, связанная с нашей, здешне-теперешней, только избранным одиночкам. (Из близких к нам по времени людей – болгарской ясновидице Ванге.)
Остальным может приоткрываться в редкие мгновения – в вещих снах, например, где ушедшие предупреждают живых о чем-то, – и все равно остается под знаком вопроса, великого вопроса вопросов. Да и было бы скучно, согласитесь, скучно и тоскливо, если бы жизнь и смерть остались для нас без тайн, как вызубренный учебник.
Верю: пройдя кризис взросления – приняв изначальное условие земной жизни: ее конечность, и осознав, что конечность эта есть завершение одной книги бытия и начало другой, – найдете свое ЗАЧЕМ, обретете зрячую силу духа, и жить, и работать будет светлее и веселее.
«Вместе». Из детских рисунков моей дочки Маши
Со скоростью любви
Валерию Ларичеву
Вселенная горит.
Агония огня
рождает сонмы солнц
и бешенство небес.
Я думал: ну и что ж,
решают без меня,
я тихий вскрик во мгле,
я пепел, я исчез.
Сородичи рычат и гадят на цветы,
кругом утробный гул и обезьяний смех.
Кому какая блажь, что сгинем я и ты?
На чем испечь пирог соединенья всех,
когда и у святых нет власти над собой?
Непостижима жизнь,
неумолима смерть,
а искру над костром,
что мы зовем судьбой,
нельзя ни уловить,
ни даже рассмотреть.
Все так – ты говорил – и я ползу как тля,
не ведая куда, среди паучьих гнезд.
Но чересчур глупа красавица Земля,
чтоб я поверить мог в незаселенность звезд.
Мы в мире не одни. Бессмысленно гадать,
чей глаз глядит сквозь мрак
на наш ночной содом,
но если видит он – не может не страдать,
не может не любить,
не мучиться стыдом.
Вселенная горит. В агонии огня
смеются сонмы солнц,
и каждое кричит,
что не окончен мир, что мы ему родня,
и чей-то капилляр
тобой кровоточит.
Врачующий мой Друг,
не вспомнить, сколько раз
в отчаяньи, в тоске, в крысиной беготне
ты
