руки на коленях и глядя, как по настенному календарю с изображением крутобокого парусника ползает сонная муха. Но всё это – муха, парусник, рыдающая Несси – было бессмысленным, как представление в странном кукольном театре, где за ниточки кукол дергают не люди, а машины.
…Даша автоматически отвечала на вопросы молодого и почему-то очень волнующегося милиционера; он постоянно перекладывал ручки и карандаши на столе, а она следила за этим без интереса, но очень внимательно. Казалось, что если положить карандаш не справа, а слева, можно будет что-то изменить… Нет, Ники ни разу не садился за руль в пьяном виде, он и скорость-то редко превышал. Ему всего пару раз выписывали штрафную квитанцию, и он всегда пристегивался. Нет, она не знает, куда он ехал, он не всегда ставил ее в известность о подробностях своего бизнеса. Если нужно, то она продиктует телефон его заместителя, тот наверняка сможет подробнее ответить на вопросы.
Ники было просто имя. Она не могла думать о Ники. Она сделала его фигуркой, вырезанной из черного бархата, и теперь говорила об этой фигурке, иначе… Что иначе – Даша не знала, но была уверена, что поступает правильно.
Вопросов оказалось неожиданно много для обычной аварии, но Даше некогда было задумываться об этом, она наблюдала за карандашами. Наверное, вопросов было бы еще больше, но тут Инесса не выдержала и закричала, что сколько же их можно тут держать, и что они разве не видят, госпоже Ларской плохо… Даша не считала, что ей плохо. Плохо – это когда тебе очень паршиво, ты бегаешь кругами по потолку или бессильно плачешь в подушку, бьешься головой об стенку и судорожно ищешь выход из создавшегося положения. Плохо – это действовать или бездействовать, это значит иметь выбор. У нее выбора не существовало, и ей было никак. Пусто.
После крика Инессы их поспешно отпустили, и Несси вывела подругу на ослепительную неоновую улицу. Мимо бежали автомобили, и Даша отшатнулась. Она что-то ответила на вопрос Инессы, кажется, согласилась ехать домой. Подруга махнула рукой, ловя такси: вести машину сейчас и она была неспособна.
– Дашенька, сейчас мы приедем домой, выпьешь таблетки, ляжешь спать. Это надо пережить. Держись. Держись… – Инесса говорила еще что-то, говорила и говорила, но ее слова были лишены смысла.
Даша где-то читала, что после больших нервных потрясений люди проваливаются в сон, с кошмарами или без, но надолго. Не выдерживает организм, нужна реабилитация. И с некоторым удивлением – если можно было назвать удивлением это неоперившееся чувство, на фоне полной атрофии каких бы то ни было чувств, – Дарья обнаружила, что и здесь она является исключением. Спать не хотелось. Плакать тоже. Вообще ничего не хотелось, даже умереть. И она сидела на стуле в кухне, слегка раскачиваясь, как китайский болванчик. Инесса пыталась ее тормошить, но результаты были мизерными.
– Дашка, немедленно выпей таблетки! Немедленно! И спать ложись, так тебе будет лучше.
«Что такое лучше? – думала Даша, глядя на подсохшую уже винную кляксу с хрусталиками осколков. – Какие таблетки? Эта женщина, моя подруга, Инесса, – о чем
