мысленно возвращаешься туда, где бесконечное впервые получило реальные границы. У каждого малыша есть место, где боги занимаются им и только им, а герои книг обретают плоть и кровь.
Для меня такой персональной вселенной был лес на даче. Наш дом стоял на последней линии, и деревья начинались сразу за калиткой. Дубы и ели с душистыми каплями будущего янтаря соседствовали здесь с осинами, рябинками и с еще какими-то невеликими зеленеющими прутиками. Папоротник мешался с незабудками, крапивой и дикой малиной. На полянах комары внимательно следили за посадками земляники, в болотце жили чудные головастики и висели вниз головой куколки тех же комаров. Все это к семи годам стало моим, и я ревновал к каждому пришельцу, будь то взрослый или ребенок, а на особо настырных устраивал засады, вооруженный луком и стрелами.
Мои владения заканчивались у просеки, за которой открывалась чужая земля. Я бывал там всего раз или два, когда мы всей семьей ходили за грибами, и если мой лес был хотя и большой, но понятно очерченный просекой и дорогой, то этот выглядел огромным и злым.
Однажды, преследуя со своей дружиной ничтожного Гая Гисборна, я оказался на границе, за которую обычно не выходил, и во мне заговорил древний инстинкт познания неведомого, гнавший и Колумба, и викингов подальше от родных берегов.
Первые шаги по заморским территориям я сделал, как и подобает мудрому первооткрывателю, очень осторожно, готовый в любую секунду броситься наутек. Но метр за метром я заходил в чащу, и вместо недобро скрипевших коряжистых елей нашел вскоре земляничную поляну и березовую рощу. А еще дальше я увидел круглое озеро с отвесными берегами, розовеющими коронами лотосов и черным зеркалом вместо воды. Для моего детского сознания это значило открытие Трои и гробницы Тутанхамона сразу, и никогда после я не находил ничего прекраснее и загадочнее.
Здесь было тихо – даже птицы не щебетали. В одном месте упавшее дерево нависало над поверхностью и по стволу можно было пройти несколько метров. Держась за сучья и свесившись лицом вниз, я долго силился разглядеть останки погибших кораблей, сундуки с сокровищами или хоть какую-нибудь рыбу, но ничего, кроме собственной любопытной физиономии в плывущих облаках, мне не открылось.
Справа за озером просвечивала еще поляна, а за ней заросли дикой малины. Обирая только крупные ягоды, я уходил все дальше и дальше от просеки, пока не заметил, что стало темнеть. И тут, как это всегда бывает, я понял, что заблудился. Куда идти – направо или налево, что я проходил, а что нет, я не помнил совершенно. Но оставаться на месте было совсем нехорошо, и через некоторое время я оказался в редколесье из высоких сосен, где не было травы, а только ковер из иголок мягко пружинил под ногами. Здесь я не проходил, и что делать дальше, тоже не знал. Подняв голову к угасающему небу, я увидел на одном из деревьев дом.
Эта картинка и сейчас, спустя десятилетия, записана в памяти с фотографической точностью. Высоко над землей, где начиналась крона, на расходящиеся в стороны ветви кто-то
