кафедры химии Рязанского сельхозинститута, обеспечивала семью7.
А. И. Солженицын обладал несомненным педагогическим дарованием, а живущее в нем творческое начало позволяли ему сделать урок увлекательным, исподволь прививая нам любовь к физике, одному из труднейших школьных предметов. Методичность, требовательность, а порой строгость счастливо сочетались у него с чуткостью и доброжелательностью.
Солженицын уже имел опыт педагогической работы, преподавал математику, отбывая ссылку в Казахстане: «При таком ребячьем восприятии я в Кок-Тереке захлебнулся преподаванием, и три года (а может быть, много бы еще лет) был счастлив даже им одним. Мне не хватало часов расписания, чтоб исправить и восполнить недоданное им раньше, я назначал им вечерние дополнительные занятия, кружки, полевые занятия, астрономические наблюдения – и они являлись с такой дружностью и азартом, как не ходили в кино». Позднее он вспоминал: «Все светлое было ограничено классными дверьми и звонком». А следующие слова Александр Исаевич мог бы сказать и о работе в Рязани: «Только при справедливых оценках могли у меня ребята учиться охотно, и я ставил их, не считаясь с секретарями райкома» [14, с. 393–395].
Мне кажется, мы воспринимали Солженицына-учителя так же, как много лет спустя его сын: «Мои родители дали нам, братьям прекрасное домашнее образование. Не только в общем плане, но и по конкретным предметам. Они занимались с нами русским языком, математикой, физикой, астрономией (отец), русской историей. …Он [А. И. Солженицын. – С. Г.] замечательный педагог! Он один из самых лучших, а может быть, самый лучший учитель, с которым я встречался в жизни. Он обжигает, увлекает! Ты абсолютно не замечаешь времени, хочешь узнавать и узнавать дальше. Его урок похож на самое захватывающее приключение, как приключение Гекльберри Финна или Шерлока Холмса. Удивительно, как судьба одаривает людей: как будто не хватает его дара художника, общественного деятеля» [15].
Ему была интересна работа учителя. Помимо слов из рассказа «Матренин двор», взятых мною эпиграфом к очерку «Исаич», есть высказывание в неоконченной повести «Люби революцию»: «Педагогом надо родиться. Надо, чтоб учителю урок никогда не был в тягость, никогда не утомлял, – а с первым признаком того, что урок перестал приносить радость, – надо бросить школу и уйти. И ведь многие обладают этим счастливым даром. Но немногие умеют пронести этот дар через годы непогасшим» [16, c. 46].
Несколько иной тон – в автобиографическом повествовании «Бодался теленок с дубом», относящимся к годам, прожитым в Рязани: «В лагерной телогрейке иду с утра колоть дрова, потом готовлюсь к урокам, потом иду в школу, там меня корят за пропуск политзанятий или упущения во внеклассной работе». Жорж Нива, процитировав эти слова из «Теленка…», в другом месте говорит, что «в 1959 г. в Рязани Солженицын задумает написать повесть “Один день школьного учителя”» [17].
Когда же я впервые увидел Александра Исаевича? Самое смутное воспоминание относится к 1957
