такой безобразный факт, – начинает он и внезапно преображается: он принимает какую-то античную стойку, бледнеет, смурнеет, а в его глазах, вдруг распахнувшихся неестественно широко, зажигается диковинная смесь злорадства, тоски и демонического начала. – Императрица Анна Иоанновна как-то задумала подшутить над Херасковым и разрешила ему сочинять стихи только при том условии, что он будет подносить ей каждое новое стихотворение, держа его в зубах и следуя через все дворцовые анфилады на четвереньках. Что же вы думаете? Подносил!.. В зубах и на четвереньках! Державин, Гаврила Романович, ему говорил: «Как же тебе, Мишка, не стыдно! Ты зачем позоришь звание российского пиита?» А он отвечает: «Стыдно, Гаврила Романович, да что делать: не могу я не писать…»
– Позвольте, по-моему, этот факт имел место не с Херасковым, а с Тредиаковским, – скажете вы в том случае, если вы начитанный человек, на что Сухов всегда отвечает одно и то же: «Темна вода в облацех»; если же вы неначитанный человек, вы только покачаете головой, ну разве что посетуете еще: «Вот ведь как издевались над поэтами при царизме».
– И обратите внимание на эпитафию, – продолжает Сухов: – такой был подлец, что даже эпитафию никто не захотел ему сочинить, жена эпитафию сочинила:
Здесь прах Хераскова; скорбящая супруга
Чувствительный слезой приносит дань ему…—
прочитаешь и плюнешь от негодования!
Тут Сухов действительно плюется, да еще так заразительно, что при любом отношении к жениной эпитафии вам очень захочется сделать ему компанию.
– А теперь пройдемте к могиле еще одного мерзавца, – говорит Сухов и, жестко взяв вас за локоть, подводит к следующем надгробию. – Прошу любить и жаловать: Шервуд Василий Осипович, академик архитектуры. Построил здание Исторического музея, о котором можно сказать: глупость, застывшая в камне. Я себе отлично представляю ход его рассуждений: дай, думает, построю что-нибудь побольше и почуднее, авось не поймут, что глупость, так дурачком и прославлюсь. Кстати, Василий Осипович приходится родным племянником тому самому Шервуду-Верному, который выдал Южное общество декабристов. Вообще, я удивляюсь на эту публику: чего только люди не выдумывали, чтоб прославиться, – это уму непостижимо!
– Что да, то да, – невесть зачем говорите вы, в то время как Сухов уже настойчиво влечет вас к холмику по соседству.
– Здесь, честно говоря, лежит просто сумасшедший, – сообщает он недовольным тоном, – но сумасшедший, знаете ли, с душком; я хочу сказать, что сразу не разберешь, то ли он действительно сумасшедший, то ли, как говорится, чересчур себе на уме. С одной стороны, он составил персональный заговор против самодержавия и чуть ли не десять лет готовился к вооруженному перевороту, но, с другой стороны, повел дело так, как и полагается сумасшедшему. Например, обнес свою усадьбу земляным валом, сформировал из крепостных целое войско, которое одел в собственную униформу, и, что особенно интересно, – с домашними он общался исключительно посредством «меморандумов»
