е якшаюсь почти два года и поэтому если и бегу, то лишь от мороза. В последнее время я мало занимаюсь спортом, и лишь ноги мои не знают покоя. И все потому, что поменял профессию – стал журналистом. Получилось все до банальности просто. Ощутив в очередной раз подсасывающую нехватку родного инфляционирующего рубля, стал усиленно читать объявления работодателей и натолкнулся на сообщение в «Московском комсомольце» – есть такая «коммунистическая», по выражению нашего любимого президента, газета. Редакция предлагала юным талантам испробовать себя в различных жанрах. И я спешно бросился за мемуары. Описал события в Закрытой Даче и ее постояльцев – представителей генофонда, которые придумывали немыслимые махинации и мошенничества самой высокой пробы, рассказал о том, как кинули тысячи акционеров банка «Евразия», и много чего другого. С этим багажом, написанным вручную, пришел в «Комсомолец». После тщательного допроса меня допустили к стриженой малолетке в ленноновских очках. Дж. Леннона я любил. С девушкой было сложнее. Она торопливо и, словно теряя терпение, осведомилась, приходилось ли мне писать хотя бы заметку для газеты. Я, конечно, ответил отрицательно, пояснив, что желание писать в газеты – это возрастной казус, своеобразное отклонение, пока еще не изученное психиатрией. И, увы, это время для меня настало. Газетная девушка возмутилась, сильно побагровела (она была крашеной блондинкой), но сдержалась, брезгливо заметила, что ни одна уважающая себя редакция не берет рукописные материалы. На что я ответил:
– Девушка, когда вы прочтете мою писанину, тут же забудете о своих словах.
Кажется, она посчитала меня сумасшедшим или по крайней мере нахалом.
Девочка взяла мои бумаги, стала бегло их просматривать, листочки, как блошки, споро перелетали из одной кучки в другую. Наконец она подняла на меня прохладные глаза и вынесла улыбчивый вердикт:
– Здесь нет информационного повода, темы изъезжены и, извините, нуждаются в затратной перепроверке.
После чего эта маленькая дрянь придвинула стопку ко мне и поблагодарила за «внимание к нашей газете».
– Как ваша фамилия, девушка? – спросил я.
– Вы что-то хотите оспорить?
– Нет, я хочу вас… читать.
Она пожала плечами, назвала фамилию, которую я тут же забыл, начиналась и заканчивалась она на «ш», и добавила:
– Письменная журналистика не входит в мои функции.
Безусловно, я не сдался. Конечно, одно дело – писать личные дневники, другое – изобразить что-то для привередливого московского читателя.
У ближайшего развала с периодикой я тормознул. Решение было принято за десять шагов: купить газету, лежащую с краю, и, не читая, идти по адресу редакции, добиться аудиенции с главным, дабы не нарваться на очередную измученную лоском финтифлюшку, всучить рукописи и не слезть до тех пор, пока не прочитает. Возможно, применить и силовой маневр. Ведь два дня не кушал, так и до воровства недалеко.
Меня ожидало разочарование: первой в ряби газет лежало невзрачное издание на серой бумаге под названием «Человек и закон». «Что за белиберда, – подумал я. – Неужели кто-то покупает газеты с таким тоскующим названием?» Продавец ответил, что покупают, да еще как! Сказал бы он по-другому…
Я отправился на Беговую. Редакция располагалась на первом этаже ветхого здания недалеко от ипподрома. Это соседство меня развеселило. Я представил, как буду просаживать гонорары на тотализаторе. Пахнуло лошадиным потом, и, кажется, послышалось призывное ржание. Возможно, славный коняка Пегас уже пытался вдохновить меня на творческие порывы.
Я потряс дверь и обнаружил шершавый звонок, под ним – подпаленный листок: «Снабженцы слесарей – один раз. Редакция – два раза. АО „Тритон“ – три раза». Увы, я не успел нажать второй раз, дверь распахнулась, красноносый скороговорщик с ходу набросился на меня:
– Володька?
– Я, – пришлось сознаться.
– Сколько тебя ждать! Я уж думал, смерть вырвала из наших рядов лучшего из лучших, преданнейшего и непоколебимого, – выпалил он с болью и яростью одновременно, взял мой «дипломат» и, несмотря на свой маленький рост, живо затолкал меня в полуслепую комнатушку. Средь дыма и гула обнаружился стол с мутной компанией. Сосчитать людей я не смог. Лишь на мгновение все замолкли, скороговорщик по мановению ока извлек из воздуха фанерный ящик, поставил его на попа, решительно усадил меня. Тут же в руке я почувствовал теплый стакан с водкой – запах красноречивей вида. Сразу выпил за свалившуюся дружбу. Усохший желудок жадно набросился на водку, да не тут-то было – все равно что без объявления получить по балде кувалдой. А дальше еще понятней – всасывание: как вбрасывание в хоккее. Только шайба опять-таки стуком по голове. Задурела моя головушка, и то – никудышно пить натощак. Тут с меня истребовали сингапурские прокладки, итальянские «елочки», американские болты без нарезки, израильские смесители и иорданские уключины
