пор выплачиваю… Поэтому же я вам и говорю: не ропщите на свою жизнь. От добра добра не ищут. И вообще, запомните раз и навсегда: самые большие в жизни неприятности у человека начинаются именно тогда, когда ему удается наконец осуществить свои самые страстные желания…
Шедевр
Практичному другу моего затянувшегося детства Игорю Метелицыну посвящается
Это сейчас бывший приемщик стеклотары Вова Хомяк известен в нашем городе как собиратель картин. Это сейчас он, проводя гостей по своему огромному дому, обставленному с какой-то вавилонской роскошью, небрежно роняет сквозь оттопыренную губу, указывая на стены:
– Филонов… Шемякин… Целков…
– А это что? – интересуются гости, останавливаясь у очередной картины.
– А это Ге, – еще более небрежно роняет Вова.
– Почему ге? – удивляются гости. – А что, хорошую картину ты уже не мог себе прикупить?
– Да нет, – отвечает Вова, – Ге – это фамилия художника. А картина как раз хорошая. Вот темные вы люди…
Нет, сейчас Вова в этом вопросе, как говорят его друзья, «какой-то переодетый профессор». Но еще лет десять назад, в те великие времена, когда все мало-мальски соображающие люди в Одессе делали себе огромные состояния за каких-то двадцать минут, а Вова, как самый мало соображающий, сделал его себе за двадцать пять, он, то есть Вова, был далек от этого искусства как от Луны.
– Ну Пусик! – уговаривала Вову его жена Ляля. – Помнишь, мы еще с тобой кино смотрели из жизни миллионера Онассиса? У него там в квартире картинки всякие, статуэтки… Красиво! А у нас из живописи один перекидной календарь. Можно подумать, что мы с тобой бедней какого-то там Онассиса!
– Перестань! – отмахивался Вова. – Картинки-шмартинки… Это все Чайковский.
– Как ты говоришь? – переспрашивала Ляля.
– Ну это дедушка мой так говорил, – объяснял Вова. – Все, что человек не может съесть, надеть на себя или трахнуть – это Чайковский. То есть для жизни вещь абсолютно не нужная…
Впрочем, в том, что искусство – для жизни вещь очень даже не бесполезная, а никакой не Чайковский, Вове пришлось убедиться довольно скоро.
…Ранним воскресным утром грянул этот звонок. Ляля отправилась было открывать бронированную входную дверь, но та почему-то раскрылась сама, и перед четой Хомяков предстал неотразимо элегантный мужчина, похожий на молодого Мефистофеля, с огромным кожаным кейсом в руках.
– Алекс Пургалин! – представился он. – Бывший ваш соотечественник, а ныне гражданин США. Президент транснациональной суперкорпорации «Брайтонский Лувр». Дешевая распродажа бесценных шедевров. В этом городе всего на несколько минут, и вот, так сказать, не мог не посетить представителей зарождающейся элиты… Мои рекомендательные письма… Совместные фотографии с Клинтоном, папой римским, а также мэром города Бугульмы…
– Ой, Вовчик! – ахнула Ляля. – Так это же как раз то, что нам нужно!
– Даже не
