язык. Зато Глеб заметил посиневшие ногти и губы адвоката, а еще полосу засохшей на губах пены. Острая сердечная недостаточность? Или все-таки отравление?
Ах, Илья, Илья! Кому ты мог помешать? Кому перешел дорогу? Кто мог так ненавидеть тебя, чтобы не просто убить, но и устроить эту отвратительную инсценировку? Зачем, ради чего?
Полиция прибыла похвально быстро – минут через двадцать после звонка Глеба. И завертелись привычно жернова закона. Естественно, Звоницкий одним из первых попал под подозрение.
Молоденький следователь снимал показания, и Глеб прямо-таки видел, как в его черепушке копошатся мысли следующего содержания: «Ах, значит, однокашник? Двадцать лет не виделись, да? А теперь вдруг ни с того ни с сего покойник пригласил тебя на юбилей? Странно, странно, непонятно… Списочек гостей мы уже составили. И граждане там все непростые, важные, можно сказать, шишки… а ты кто такой? Ах, ветеринар, кошачий доктор?! Ну, вот ты у нас и будешь крайним… Для начала… надо же с кого-нибудь начинать? Ну не с хозяина же «Русь-Банка», в самом-то деле?.. А пока будьте любезны, подписочку о невыезде…»
Звоницкий нервничал, но не сильно. Он знал, что сейчас будет, а парнишка еще об этом не догадывался. И точно – через час приехал Пестряков с помощником, и с этого момента жернова правоохранительной машины завертелись в полную силу.
Звоницкий знал, что для его друга будет сделано все, что только возможно. И если убийцу вообще можно поймать, его поймают, кем бы ни оказался. Но сам Глеб Аркадьевич ничем помочь не мог – он слишком мало знал о жизни Ильи в последние годы, слишком долго с ним не виделся. От этого Звоницкий чувствовал свою беспомощность и бессильную злость.
Наконец ему разрешили уехать. Звоницкий хотел попрощаться с Ариной и предложить помощь, но дочка Ильи беседовала с полицейским и только обожгла Звоницкого сердитым взглядом. Попытался поговорить с вдовой, но та рыдала в спальне, и Глеб не рискнул ее беспокоить.
К двенадцати дня Глеб Аркадьевич был уже дома. Он чувствовал себя отвратительно – разбитым, старым, совершенно больным.
Единственное, что могло вывести его из этого состояния, – это работа. Поэтому Звоницкий принял душ, переоделся в чистое и к двум поехал в клинику. На два часа была назначена плановая операция, и Звоницкий не хотел подводить людей.
У престарелой кошки было онкологическое заболевание, и это как раз тот случай, когда гуманнее – не говоря уж про «дешевле» – усыпить животное. Но хозяева души не чаяли в своей Матильде и слезно просили Глеба Аркадьевича попытаться спасти кошку.
Пока Звоницкий оперировал, хозяева держались за руки в приемной, а когда сообщил им, что операция, кажется, прошла успешно и у Матильды появился шанс, принялись со слезами благодарить Глеба и совать деньги в карман его хирургической робы. Звоницкий едва отбился, провел платеж через кассу. Будучи юристом, он не любил нарушать закон даже в мелочах. Вот с мелочей-то все и начинается…
До самого вечера Глеб Аркадьевич принимал
