к ногам груз, чтобы уж наверняка и быстро.
А сирот, чудом избежавших перечисленных злосчастных жребиев, собирали по всему городу подопечные Воровского наставника и приводили в свое братство, по одному, по двое или испуганными стайками. Там новички очень скоро узнавали, какая жизнь ожидает их под старым кладбищем, в самом сердце владений Воровского наставника, где без малого полторы сотни сирых детей преклоняли колена перед одиноким согбенным стариком.
– Давайте, шевелите ножками, мои родненькие, мои новые сыночки и доченьки! Следуйте по цепочке огней, поднимайтесь на вершину холма. Мы уже почти дома, где вас накормят, намоют и спать уложат. Где вы найдете спасение от дождя, тумана и душной жары.
Лучшее время для пополнения рядов братства наступало сразу после моровых поветрий. Эти тридцать сирот из Горелища ускользнули из губительных объятий так называемого черного шепота – повальной хвори, которую Воровской наставник ценил выше всех прочих. Болезнь пришла в квартал невесть откуда, и только своевременно принятые карантинные меры (любого, кто пытался переправиться через канал или уплыть на лодке, настигала смерть от ярдовой стрелы) спасли остальной город от всех сопряженных с эпидемией неприятностей, кроме разве что тревоги и параноидального страха. Черный шепот означал мучительную смерть для всякого старше одиннадцати-двенадцати лет (насколько могли судить лекари, хотя болезнь собирала жатву без особой оглядки на правила). Дети же младше одиннадцати обычно отделывались всего лишь отеком глаз и лихорадочным румянцем, которые проходили через пару-другую дней.
На пятый день карантина пронзительные крики стихли и попытки переправиться через канал прекратились. Поэтому квартал избежал прискорбной участи, не раз постигавшей его в прошлом, в чумные годы, и послужившей причиной для нынешнего его названия. На одиннадцатый день, когда карантин сняли и герцогские Упыри вошли в Горелище, чтобы оценить последствия эпидемии, из четырех сотен детей, насчитывавшихся там ранее, в живых остался лишь каждый восьмой. В борьбе за выживание они уже сбились в шайки и освоили азы жестокости, необходимые в жизни без взрослых.
Воровской наставник дождался, когда всех детей соберут и выведут из квартала, объятого зловещей тишиной.
Он щедро заплатил серебром за тридцать лучших из них и еще больше заплатил за молчание Упырям и стражникам, сопровождавшим детей. А потом повел своих новых подопечных – отощалых, вонючих, растерянных – в темный парной туман каморрской ночи, к старому кладбищу на Сумеречном холме.
Ламора был самым младшим и самым мелким из всех: мальчонка лет пяти-шести, живой скелетик, обтянутый грязной кожей. Наставник и брать-то его не собирался – малыш просто увязался за ними, словно так и надо. Старик, конечно, сразу заметил приблудыша, но в своей жизни он неоднократно убеждался, что любой незачумленный сиротка, даже самый мозглявый, – это подарок судьбы, от которого грех
