площадь на восстание декабристов. Я пронес эту историю через многие годы, чтобы потом установить в Михайловском памятник этому зайцу, не допустившему ссылку Пушкина в Сибирь, которую он и сам предвидел в воображаемом разговоре с царем, написанном в 24-м году.
Идея, кстати, была хороша: там, собственно, и зайца-то никакого нет – просто стоит верстовой столб, на котором написано, что до Петербурга сколько-то там верст. И оказалось, что верст этих – 432. А это же король, дама, валет! Знаки, знаки, знаки… – они сопутствуют великому существованию. В частности, Пушкинскому.
Он слабо играл, был очень азартен. И в большей мере его интересовала судьба, выигрыш у Бога. А он и выиграл – «Пиковую даму» написал – неслабый выигрыш! А когда что-то так победительно и убедительно написано, все думают, что так все и было. Как с этим наводнением, которого Пушкин не видел, но описал.
Текст оказывается, бо́льшей истиной, чем факты, которые потом не ухватишь за хвост. Они больше существуют в выражении, чем в истории, которую переписывают слева-направо и справа-налево. Пушкина мы тоже перелицовываем – то он был революционером, то певцом империи…
Чем надо, тем он и будет. Поскольку его тексты совершенны и всеобъемлющи.
А он на самом деле оказался самым универсальным.
Видимо, я этого не понял, но уже почувствовал в 50-м году.
Ровно середина века. Мне 13 лет. Я – годовалый пушкинист.
Сделана эта фотография.
23 мая 2016 споткнулся по дороге на вокзал СПб – Москва, 13 ч.
И.Б. – 76
Между ними в русской литературе дыра из Лермонтова. Что и позволило Розанову в 1914 году в статье «Вечно печальная дуэль» заявить, что вся послепушкинская литература восполняла именно эту дыру. Все восприняли это как фигуру речи, до сих пор не постигнув, насколько это справедливо.
Тут уместно привести милое наблюдение, сделанное моей переводчицей Розмари Титце, изменяющей мне сейчас со Львом Николаевичем (она составляет для немцев сборник «кавказского Толстого»). Навестив Ясную Поляну, она отметила для себя беседку, в которой сиживала с младенцем Толстым на руках его нянька. Из беседки был виден тракт, по которому удирал в 1829 году на Кавказ Пушкин отметить свое тридцатилетие. Младенец из беседки мог видеть курчавую голову живого Пушкина! – таково было ее счастливое предположение. Поскольку сам Толстой где-то утверждал, что помнит себя с восьми месяцев, хочется ее в этой смелой гипотезе поддержать.
А также вспомнить два стишка, писанных Пушкиным и Толстым в одном приблизительно возрасте (возможно, первые сочинения того и другого).
ПУШКИН:
Великим быть желаю,
Люблю России честь!
Я много обещаю.
Исполню ли? Бог весть.
ТОЛСТОЙ:
Танцевальщик танцевал,
А в углу сундук стоял.
Танцевальщик не заметил,
Спотыкнулся
