трубке возникло некоторое молчание, после чего прокурор заговорил с расстановкой:
– После всей этой шумихи, что творится вокруг тюрьмы, общественность может не так понять… Да и… Это не в силах моего ведомства. – Фрэнки почувствовал, как холодный пот выступил на шее и белая рубашка неприятно обтянула спину. Все пропало! Словно почувствовав напряжение Фрэнки, Джуди спросил: – Это тебе очень надо?
– Да!
– Сделать это будет непросто. Но хорошо, я кое-что придумаю. В этом ведомстве работают мои друзья, которые мне многим обязаны, и я постараюсь убедить их перетащить его к себе.
– Это было бы очень здорово!
– Я тебе позвоню завтра утром и сообщу, куда он будет переведен.
– Я твой должник, Джуди.
– У тебя есть еще что-нибудь, Фрэнки? Ты что-то недоговариваешь.
– Джуди, не знаю даже, как тебе сказать…
– Не тяни, в чем дело?
– Джуди, твоя жена путается со Смитом Холлом… Извини, я должен был это сказать. Я подумал, что пусть лучше ты услышишь это от меня.
Некоторое время Джуди молчал, стойко выдерживая удар. После чего произнес совсем тихо:
– Спасибо тебе за откровенность, Фрэнки.
Через секунду раздались частые и громкие гудки.
Джуди Хант не обманул – в восемь часов утра он разбудил Фрэнки телефонным звонком и сообщил, что для Ховански он сумел подыскать неплохое место в Министерстве юстиции и теперь его польский приятель будет курировать половину тюрем штата.
С этой новостью Галлахер перешагнул порог исправительного учреждения, где его с унылым видом дожидался Томас.
Происшествие в тюрьме по-прежнему продолжало оставаться событием дня, и у ворот учреждения дежурили толпы назойливых журналистов, рассчитывая хотя бы на небольшое откровение начальника тюрьмы.
Однако Ховански третьи сутки не покидал территорию тюрьмы и стойко пережидал осаду репортеров. Поглядывая из окон своего кабинета на журналистов, шумно наскакивающих на каждый выезжающий автомобиль в надежде отыскать в салоне самого популярного человека недели, он думал о том, с какой радостью засадил бы всех этих репортеров в одну камеру, а потом бы с радостью выгуливал их по тюремному дворику.
Своей неуемной прытью журналисты напоминали ему стаю воробьев, атакующих брошенную корку хлеба. Особенно раздражал его высокий и рыжебородый детина, который совал микрофон в зубы каждому входящему. Даже через толстые стекла он слышал его резкий и пронзительный голос, который задавал один и тот же вопрос:
– Не собирается ли Томас Ховански уходить в отставку?
Машину Фрэнки он тоже заметил из окна и понял, что не способен усидеть в своем кабинете, и поспешил навстречу агенту ФБР: час назад Фрэнки сообщил ему по телефону, что он сдержал свое обещание и у него имеются неплохие новости.
– Как ты себя чувствуешь? – бодро поинтересовался Галлахер. – Подъезжая к тюрьме, я сначала подумал, что
