время приятно от такого внимания папы.
– Покажи, как ты папу любишь, – попросил он.
Я крепко обняла его за шею и прижалась к колючей щеке. Я всегда так обнимала маму, когда мы бывали с ней одни.
– А теперь скажи, доченька: «Папочка, я тебя люблю», – попросил он, прижимая меня к себе.
– Папочка, я тебя люблю. – Я опять обхватила его за шею крепко-крепко, как только могла. – Ты будешь со мной играть?
– Буду. Во что ты хочешь поиграть?
– В лошадки! – обрадовалась я предоставленному мне выбору.
Папа стал на четвереньки, и я забралась на него. Он фыркал и брыкался, стараясь меня рассмешить.
– А теперь надо искупаться и ложиться спать, – закончив игру, объявил отец.
До этого меня всегда купала мама, и теперь я вспомнила о ней, потом о том, как папа ее ударил и она упала.
– Я хочу с мамой, – захныкала я, потому что мне вдруг стало страшно.
– Паша, мама сейчас в больнице, а ты грязная и потому нехорошая девочка. Папа напустит теплой водички, искупает тебя и уложит в кроватку. Хорошо? – Он обнял меня.
– Хорошо, – согласилась я. – Я хочу быть чистой девочкой.
Отец включил воду и набросал в ванну игрушек.
– Давай я тебя раздену, – и он принялся расстегивать на мне кофточку.
– Я сама умею, – запротестовала я. – Мы в садике сами раздеваемся.
– Я тебе помогу, – сказал он, продолжая снимать с меня одежду.
Он посадил меня в ванну, где было все, как при маме, – много пены и любимые игрушки.
– Паша! – позвал он меня. – Улыбнись, папа снимет тебя на камеру.
Я повернулась и, улыбнувшись, подбросила пенку вверх.
– Вот умница! – похвалил меня отец, и я начала шалить.
– Теперь поднимайся, вот так, хорошо. Аккуратненько выходи, бери полотенце, обмотайся, – говорил мне отец, продолжая снимать.
Мне понравилась такая игра, и я все делала так, как он хотел.
– Теперь иди в спальню. Нет, нет, не в свою кроватку! Ложись на место мамы.
Я с удовольствием забралась на их большую кровать, а отец положил на тумбочку камеру и подошел ко мне.
– Надо тебя вытереть, а то замерзнешь, – сказал он, разматывая полотенце.
Он начал меня вытирать, а я засмеялась и сказала:
– Щекотно, папа.
– Раздвинь ножки, посмотрим, все ли у нас там в порядке? Ай-ай-ай, непорядок! Надо смазать кремом, – сказал он.
Так мне говорила и мама, и я позволила ему сделать это. Больше всего я боялась гнева папы, понимая, что должна делать все, что он скажет.
Отец надел на меня футболочку и укрыл одеялом.
– Давай спать, – сказал он, гася свет.
– А трусики? – спросила я.
– Не надо трусики, спи так. Обними своего папочку и покажи, как ты его любишь, – попросил он.
Я обняла его за шею и прижалась к нему.
