и ее подзащитная, прошлепав по весенним лужам, подошли к автомобильной парковке. Диана была все так же молчалива, всем своим видом подтверждая присказку из старого детского фильма: «Что воля, что неволя – все равно!» Дубровская повернула ключ в замке зажигания и спросила, еле скрывая свое раздражение:
– Отвезти вас домой?
Если разобраться, вопрос был глупым. Куда еще, спрашивается, можно поехать прямо из изолятора? Конечно, домой. Мыться, приводить себя в порядок, звонить родственникам. Кроме того, Диану ждал муж, и, вопреки предсказаниям следователя, Дубровская верила в их счастливый семейный союз.
Но Данилевская, словно только что выплыв из своих грез, неожиданно попросила:
– Покатайте меня по городу!
Елизавета сделала вид, что ничуть не удивлена, словно к ней каждый день обращаются ее подзащитные с просьбой покататься. Выехав с парковки, она миновала узкий переулок и влилась в плотный транспортный поток на проспекте.
Признаться честно, вождение автомобиля в марте месяце, да еще и в час пик, не самое приятное занятие. Мутное ветровое стекло, по которому бесконечно елозят «дворники», размазывая грязь, летящую из-под колес других автомобилей; дорожная техника, убирающая неопрятный снег с обочин; нетерпеливые гудки нервных водителей – всего этого уже вполне достаточно для того, чтобы полюбить пешие прогулки.
Дубровская вела автомобиль, останавливаясь на светофорах, притормаживая перед пешеходными переходами, штурмуя весенние лужи и не понимая, зачем все это необходимо. Странная пассажирка сидела рядом, устремив взгляд вперед, как некогда перед зеркалом в следственном боксе. Елизавета могла поклясться, что ей нет дела до весеннего помешательства, и даже если бы вдруг на обочинах вместо привычных тополей и кленов, теперь голых и корявых, зазеленели пальмы, она вряд ли бы обратила на них внимание. Данилевская находилась в странном, заторможенном состоянии, словно только что пережила сильнейший стресс и все еще не сумела от него отойти.
Хотя, конечно, пребывание на нарах кого угодно выбьет из колеи. И, упрекнув себя за собственную черствость, Дубровская спросила:
– Скверно там было, правда?
Диана уставилась на нее непонимающе.
– Ну, в изоляторе, – объяснила Лиза. – Хорошо, что все уже позади.
– Да, – ответила пассажирка. – Остановите, пожалуйста, возле Педагогического института.
– Теперь он называется университетом, – поправила Лиза, сама не зная зачем. Вообще-то ей не было до этого никакого дела, даже если бы будущих учителей выращивали в Академии наук.
Она еле нашла место, оставив заднюю часть машины на проезжей части, а Диана, словно не замечая всех ее мучений, легко выскочила на дорогу и, едва не черпая воду белыми кроссовками, поспешила к памятнику Горькому. Остановившись рядом с обшарпанным постаментом, она подняла голову вверх и уставилась в лицо классика. Со стороны ее неподвижная фигура в одежде явно не по погоде среди озабоченных, спешивших по своим делам горожан выглядела нелепо,
