приглядеться к ним. Шрамы, казалось, были сделаны в разное время, некоторые – неделю, а может, и месяц назад, некоторые заклеены пластырем. Он осторожно взял мальчика за руку. Оливер резко отдернул руку и прищурил глаза. Они были светлыми, с прозрачной радужкой.
Если бы только можно было посмотреть сквозь них и заглянуть в его голову…
– …в покое, – произнес он шепотом. Вехтер смог прочесть это слово по губам.
– Ты можешь ничего не говорить, если тебе тяжело. Мы просто хотим выяснить у тебя кое-какие безобидные подробности. Например, где твой папа?
«А также: почему ты прятался в чужом подвале? Устроил ли ты сам эту кровавую баню? Ты преступник или жертва? Или и то и другое? Часто одно от другого не отличить», – такие небезобидные вопросы вертелись в голове у Вехтера.
Мальчик покачал головой, закрыл глаза и отвернулся.
Ханнес пожал плечами:
– Это бесполезно. Пойдем.
Вехтер вздохнул. Ханнес прав, они лишь попусту тратят здесь время. Комиссар еще раз наклонился к мальчику:
– Оливер, мы сейчас оставим тебя в покое. Как только ты захочешь с нами поговорить, просто вели позвонить нам, в любое время. Наш коллега сидит снаружи возле палаты. Мы приедем снова.
Комиссар старался, чтобы эти слова не звучали как угроза. Да, наверное, они приедут снова. Они не могут просто оставить его в покое – нет, пока не выяснится, как на его руках оказалась кровь и чья она.
Полицейские уже подошли к двери, как вдруг впервые услышали голос мальчика, тихий, едва слышный, словно мысль:
– …не вспоминать.
Вехтер обернулся:
– Что ты сказал?
– Прочь… все прочь…
Оливер попытался развернуться к ним, его лицо исказилось гримасой, грудная клетка то поднималась, то опускалась рывками.
Вехтер вернулся назад, к постели:
– А что было последним? Что ты помнишь?
– Помнишь? – Оливер устремил взгляд на потолок, и Вехтер испугался, что мальчик опять отключится.
– Оливер, что ты помнишь?
– Я не знаю, я… Ничего.
Его голова вновь упала на подушки.
– Оливер? Оливер?
Вехтер осторожно дотронулся до плеча мальчика, хотя и подозревал, что напрасно. Это был короткий проблеск, во время которого Оливеру захотелось выговориться, и они его упустили. Мальчик снова заснул или сделал вид. Или боролся со сном.
Вехтер не заметил, как открылась дверь. Комиссар ощутил спиной дуновение прохладного воздуха, и позади раздался мужской голос:
– Что вы делаете с моим сыном?
Его рука незаметно дрожала. Но краски расплывались на холсте, превращая лепестки в красные бесформенные пятна. Они увядали. Паульссен видел это в своем розарии, расположенном на стенах и на полу. Старые картины были идеальными, а на новых розы словно одолевала
