для нового места работы.
Семья вернулась домой – а она, Молли, нет.
Правда, из жуткой одиночной камеры без окон и дверей, куда Молли опускали на платформе через потолочный люк, её перевели в относительно приличное помещение. Пусть там стояла железная дверь и решётки, пусть за тяжёлыми створками топали сапожищами охранники – тут всё-таки имелась почти нормальная постель с пологом, и кресло, и столик, и даже полка с книгами. И вместо зловонной дырки в полу, как в старой камере, – прикрытая от чужих взглядов кабинка-выгородка в дальнем углу.
Жить можно, как сказала бы Волка.
Молли доставят туда под покровом ночи, когда к дому подадут роскошный локомобиль безо всяких эмблем Департамента и папа с мамой отправятся на очередной званый обед. А она, Молли, проскользнёт незамеченной меж ними, когда всё семейство будет прощаться у раскрытой дверцы.
Конечно, он бы увидел. Его медвежьим (и не просто медвежьим!) глазам не был помехой никакой сумрак.
Молли вспомнила о Всеславе и густо покраснела. И сама разозлилась на себя за это. О чём это я? Почему это я? Ну да, я спала, привалившись к мохнатому и тёплому медвежьему боку… но ведь это был медведь, а не мальчик!
За размышлениями она даже и не заметила, как выбралась обратно на Плэзент-стрит. Теперь надлежало, меняя паровики, отправиться в условное место, где её как раз и ждал неприметный локомобиль, тоже безо всяких признаков принадлежности к Особому Департаменту.
И вернуться обратно, то ли в заключение, то ли домой – с этим Департаментом никогда нельзя быть ни в чём уверенной.
Лорд Спенсер не оставлял без внимания ни единой мелочи.
Молли тряслась в вагончике городского медленного паровика, невидяще глядя в окно. Астрономическая весна уже наступила, день сделался не в пример длиннее, до сумерек ещё очень и очень далеко, но сугробы, все покрытые угольной гарью, по-прежнему высоки. Молли знала, что гарь как раз и должна ускорить их таяние, но солнце не выглядывало совсем, скрытое низкими и плотными тучами, жадно вбиравшими в себя жирные столбы дыма, поднимавшиеся над бесчисленными трубами Норд-Йорка.
Сейчас за окнами виднелись знакомые места – места, где они частенько играли с Сэмми. Хотя, наверное, всё-таки не играли – едва ли можно назвать их походы по подвалам и подземельям игрой.
Их обоих равно притягивали и высоченный маяк над обширной гаванью Норд-Йорка, и тёмные ходы рукотворных тоннелей. Молли и Сэм неутомимо обшаривали подвалы, стараясь отыскать спуск на более низкие уровни, – о лежащих под городом переходах среди уличных мальчишек ходило много всяких историй, главным образом, конечно, жутких.
Они с Сэмом запасались свечами, мелом, клубками бечевы – и спускались в очередную тёмную дыру. Как правило, она заканчивалась коротким глухим тупиком с гниющим мусором и прочими малоаппетитными добавлениями. Но иногда им везло, и подвальная дверь открывалась в настоящую подземную
