– не поможет ли горком комсомола? С ребятами, показывавшими мне Магнитострой, я успел подружиться: один хотел стать водолазом, второй – артистом, и мы не раз обсуждали сравнительные достоинства этих профессий. Но вот я сказал, что у меня есть рекомендательное письмо к Мандельштаму, – и наступило неловкое молчание.
– К какому Мандельштаму? – спросил будущий водолаз.
– Разве не он у вас секретарь горкома?
Снова молчание.
– А от кого у вас письмо?
– От Матвеева.
– А кто такой Матвеев? Как его зовут?
– Владимир Павлович.
– А где он работает?
Матвеев был в ту пору уже смещен с высоких партийных должностей и работал, кажется, в Ленинградском отделении Союзфото.
Любопытство комсомольцев приняло характер допроса, и я ответил с раздражением:
– Не все ли вам равно, кем он работает? Мне хотелось бы увидеть Мандельштама.
– Вы не можете его увидеть, – нехотя объяснили комсомольцы. – Он арестован.
Тогда еще аресты не были ежедневными, никого не удивлявшими явлениями, и я невольно вскрикнул:
– За что?
– Как враг народа.
Мы заговорили о другом. Не думаю, что будущий водолаз рассказал кому-нибудь о рекомендательном письме к «врагу народа». Но как бы некий невидимый взгляд стал сопровождать меня после нашего разговора – или это только казалось?
Я не хотел предъявлять командировку Союза писателей, мы с Толей решили жить вместе с рабочими в бараках – мне казалось, что для будущей книги важно как бы «внутренней камерой» заснять обычный рабочий день, в котором было что-то резко расходившееся с высокой патетической нотой, так и звеневшей в самом сухо-раскаленном воздухе Магнитогорска. Но комсомольцы, как бы между прочим, посоветовали мне зайти к секретарю городского Совета и показать ему командировку. Я зашел, рассказал – восторженно – о своих впечатлениях. Секретарь не спросил меня о письме Матвеева, давно разорванном, – это значило, что комсомольцы решили меня не выдавать. Почему? Не знаю.
Письмо было прямым доказательством связи между двумя видными оппозиционерами, а то, что оно было рекомендательным, усугубляло дело. И разумеется, если бы комсомольцы сообщили о нем «куда следует», едва ли я вернулся бы в Ленинград.
Судьба Мандельштама мне не известна. Вряд ли остался в живых человек, который еще до суда и следствия был объявлен «врагом народа».
Матвеев был арестован и расстрелян сразу же после убийства Кирова, в 1934 году.
6
Одновременно с романом «Художник неизвестен» обсуждали и высмеивали «Пролог» – в одном из номеров «На литературном посту» была помещена бездарная, злая карикатура. Никому и в голову не приходило, что главной темой этой книги был сам автор,
