многие ближние и дальние народы. Об этом Брюс решил никому не рассказывать и Тренке строго велел молчать, ибо опасался, что Головин, прознав о золоте, по молодости вздумает задержаться на Индигирке, попытать счастья и забыть, зачем туда послан. Братья Демидовы на Уральском камне уже показали лихую дорожку, как можно скоро из грязи да в князи…
Сам же граф был не жаден до золота, и всю жизнь стремился к иному богатству, будучи охочим до знаний.
– И слышу от тебя впервые! – невинно воскликнул Брюс, но Ивашка в тот же миг уловил его хитрость и виду не подал.
– Должно, солгали мне, – на сей раз схитрил князь Данила – слишком легко произнес эти слова, хотя сам жадным был, судя по глазам.
Капитан головой закрутил, глядя то на одного, то на другого, ибо о золоте на Индигирке доселе не слыхал. А они еще раз обменялись хитростями, как любезностями:
– Если бы золото было, князев человек непременно бы похвастался, – добавил граф. – А то бы и для показу прислал, чтоб богатствами похвастать.
– Может, не доверился посланнику?
– Как не доверился бы, коль он дядя князю родной?
– Знать, Демидовы нарочно слухи разносят, – отмахнулся Друцкий. – Дабы панику посеять и волнение.
– Так же полагаю, князь.
– Ручаешься ли ты, Яков Вилимович, за сего жениха югагирского?
– Государь за него поручился, – скорбно произнес тот. – На смертном одре…
Князь тотчас колокольчиком позвонил и велел выводить дочерей.
– Выбирайте, которую?
Входят они, и старшая сразу к отцу с укорами и весьма грубыми, хотя по-новому к нему обращается:
– Что вы, папенька, не с ума ли сошли, нас в Сибирь отправляете? На погибель, в руки дикого варвара отдаете?
Младшая же в слезы и ревет так, что и слова вымолвить не в силах.
– Откуда вам известно, за кого сватают?
– Мы подслушивали за дверью! – с вызовом призналась старшая. – Нигде в Европе замуж насильно не выдают! А вы нас и за инородца готовы отдать!
– Такова моя воля! – строго сказал Данила. – Какую изберут сваты, та и поедет!
– Да лучше руки на себя наложу! – отрезала дочь. – Утоплюсь на Неве-реке, чем пойду за сего татарина!
– Я… в монастырь… уйду! – рыдая, выдавила младшая.
Князю, должно, неловко стало перед сватами.
– Это они по обычаю ревут и противятся, – оправдался. – Не обращайте внимания.
Ивашка сразу же глаз положил на младшую – мила, кротка и хороша, к такой можно и самому посвататься. Только зареванная, с носом алым, да ведь высохнут слезы девичьи…
Смотрит на княжну, вроде бы оценивает, коли Тренка поручил его глазами быть, а она очи свои красные, заплаканные потупила, однако нет-нет, да и вскинет их на капитана. И тем самым будто говорит: «Спаси меня!»
–
