чтобы Зиненко замолчал, стиснув зубы. Горбовский перепроверял работу в третий раз.
– Лев Семенович, и все же, дайте же проверить остальным, – мягко попросил Пшежень.
Горбовский не реагировал. Поднялась какая-то сумятица, потенциальный ажиотаж. Заволновались студенты. Никто не понимал, что происходит, что на этот раз затеял Лев Семенович. Лицо у него вдруг изменилось.
– Я понял, – произнес он, оборачиваясь, – она списывала!
– Как можно было, Лев Семенович!
– Да что вы такое говорите, Лев Семенович! Ведь вы сами ходили по аудитории, наблюдая за ними.
– Списать было невозможно!
Все заговорили вразнобой. Кое-кто даже привстал от возмущения.
– Ну, это уж выходки. Помешался он, что ли?
– Лев Семенович, я требую, чтобы вы немедленно сели на свое место, отдали тест нам и спокойно дождались завершения работы других студентов, – сказал Борис Иванович.
– А я требую, чтобы она, – Горбовский показал пальцем, – ответила мне устно!
– Это не по протоколу!
– Не по правилам, Горбовский!
– А остальные студенты как же?
Горбовский был поражен, ошарашен. Он не верил своим глазам. Как она могла ответить на все вопросы, составленные им? Как она смогла решить все задания верно? Откуда у нее такой запас знаний? Естественно, это невозможно. Следовательно, она списывала. Списывала, значит, обманывала. Вторично. Он понимал, что эту девушку могут утвердить на практику, и чтобы предотвратить эту ошибку, готов был нарушать все принятые порядки.
– Мне плевать на протокол, правила и других студентов, – процедил Горбовский.
Его ужасало, что может вот-вот случиться то, против чего он так яростно выступал все это время. И у него даже нет оснований не допустить ее, он и так уже пересекает последнюю черту субъективности. Председатель комиссии не должен так себя вести.
– Так нельзя, Лев Семенович. Вы забываетесь…
– Я проверю работы остальных! Проверю! В тесте этой девушки нет ни одной ошибки, и Я говорю вам – это невозможно честным путем. Но если вы настаиваете на обратном, тогда принимайте мои условия: три ошибки в тесте остальных – это недопуск.
Ошеломленная столь необъяснимой и острой реакцией Горбовского на происходящее, комиссия молчала. Ученые растерялись, не зная, что предпринять, чтобы побороть ярость этого урагана.
Горбовский выхватил лист Матвея, пробежал глазами, нервно рассмеялся.
– Первые же три ответа неверны. Есть ли смысл проверять дальше? – сказав это, он разорвал лист надвое и бросил на пол. – Вы свободны.
Бессонов поднялся и вышел, не сказав ни слова. Никто так и не узнал, сколько надежд он возлагал на это предприятие, и как сильно он расстроился, когда оно не удалось.
