кивнул тот, не отставая. – А когда хавчик дадут? Мамка сказала, здесь всегда хавчик есть…
Анна взглянула на мальчика.
– Еда. Это называется еда.
– Ну да, я и говорю – хавчик.
– Это называется – еда. – Анна постаралась говорить терпеливо.
– Ага, – послушно кивнул мальчик. – Еда. Закусон.
– Нет, просто еда. Сейчас – будет – еда, – четко произнесла Анна.
– Ты злая, – сказал мальчик. – Но ты не бухаешь. Я всегда вижу, когда бухают. У тебя печень вырезали, да? У дяди Гены тоже печень вырезали, он теперь не бухает. Но стал драться. Потому что мы к нему пришли, нам жить теперь негде. А он мамке в глаз дал. А меня обварил. Показать? – Мальчик задрал майку и повернулся спиной к Анне.
Анна быстро отвернулась и стремительно пошла к настоятельнице, которая показалась из-за поворота и тоже направлялась к трапезной.
– Матушка… – Анна, запыхавшись, почти бегом подошла к настоятельнице. – Что это вообще?.. Зачем?..
– Что тебя так испугало, сестра?
– Как мы будем с этим… Я… Вы слышали, как он разговаривает… Зачем их взяли…
– Успокойся, Анна. Тебе нужно молиться о них.
– Да я не о себе говорю, я об этой женщине, ее сыне…
– Здесь она получит утешение и спасение, она верит в Бога, мы должны ей помочь молитвами.
– Тогда я вообще ничего не понимаю… Почему? Зачем?
– А зачем ты здесь, сестра? – мягко спросила настоятельница. – Ты два года ведешь брань, страсти тебя мучают, никто же тебе ничего не говорит, сестры приняли тебя… – Мать Елена цепким взглядом посмотрела на Анну.
– Я? Как можно сравнивать меня и… – Анна остановилась.
Чего-то она не понимает, очевидно. Игуменья отвечала ей совершенно спокойно, как будто Анна пришла сообщить ей какую-то рядовую новость – о том, что закончили прополку или что нужно съездить в город за мукой, мука закончилась. Словно это обычное дело – к ним приехала женщина, которая потеряла себя от пьянства, да еще и с сыном, разговаривающим на языке пропахших нечистотами подворотен.
– Молись о ней.
– Ну здесь же не ночлежка, правда?
– Почему ты так встревожилась, сестра? – негромко, но очень твердо заговорила настоятельница. – Она пришла сюда, потому что любит Бога.
– Но это же неправда! Она квартиру пропила свою, вот и пришла в монастырь, потому что больше некуда.
– Когда некуда больше идти, – кивнула матушка, – человек идет к Богу. Она не воровать пошла и не на вокзал жить, а молиться о спасении. И ты должна, Анна, в сообращении с другими познавать душевные свои немощи и смиряться перед ближними. Какими бы они ни были.
– Не понимаю… – пробормотала Анна.
Настоятельница улыбнулась одними губами:
– Не забывай слова апостола Павла, глаголющего: «аще живем духом, духом и да ходим».
