и от Лоры. Это явный обман, но, чтобы его подкрепить, она чистит зубы, умывается, дрожащей рукой накладывает почти невидимую губную помаду, прибереженную для адюльтера. В глаза себе она больше не смотрит.
Когда Лора выходит из комнаты, все ждут у входной двери. Жужи, оглядев ее изношенный, застиранный наряд, качает головой, поблескивая золочеными серьгами размером со сливу.
– Как жалко, что ты не берешь мою блузку, – говорит она, с довольным видом поглаживая манжет: шоколадно-коричневый шелк с узором в виде стремян, купленный в Париже в замужние годы, когда Лоры еще и на свете не было.
– Спасибо, – откликается Лора. – Рози, давайте я понесу коробку.
Обычно, когда Лора, будто муж-подкаблучник, пытается избавить свекровь от тяжелых сумок, та говорит: «Глупая, смотри на мои ноги, я буду жить вечно», на что Лора отвечает сухой, как растрескавшаяся грязь, улыбкой.
Этим утром Рози уступает коробку без слов.
Ильди запирает квартиру. Жужи проверяет губную помаду, глядя в полированную стенку лифта. Лора вспоминает, что Рози велела невестке отдать коричневое пальто в Оксфордский комитет помощи голодающим. Купить бы новое, но денег нет, а если б и были, лучше потратить их на Марину. Жужи, конечно, нарядилась в меха – по крайней мере, воротник у нее меховой: черный, шелковистый, густой; оцелотовый или человечий. Иногда она поворачивает голову: огромные глаза, милый носик и профиль прекрасны, как у постаревшей куклы. Рози в любимом костюме из черной шерстяной ткани с золотисто-зеленым шелковым галстуком похожа на советского министра на отдыхе. Впрочем, костюм ей идет; вид у нее почти веселый, словно в предвкушении удачной охоты. Даже Ильди приколола к лацкану брошь: эмалевое гнездо малиновок, один из множества сувениров, которыми одаривает ее младшую сестру «милый мальчик» Дьордь, чью бижутерию когда-то носила принцесса Грейс. Ильдины белоснежные волосы взбились от возбуждения.
– Я думаю, – признается она Лоре на подходе к Порчестерским баням, – надо было делать больше бейгли с орехами? Семечки – это хорошо, но…
– И те, и другие вкусные, – отвечает Лора. Они идут медленно – держат шаг с Рози, у которой болит бедро. Время никого не щадит: каких-то два года назад она могла добраться до Сохо пешком быстрее, чем на автобусе.
– Семечки – это… диош?
– Хорошо! Очень хорошо! Ты почти права, маковые семечки – это макош. Теперь скажи, что ты думаешь?
«Я думаю, – думает Лора, – что все летит к черту. Мой единственный ребенок предпочитает мне пансион, а на базаре будет Алистер со своей проклятой женой, и если мне опять придется лебезить перед миссис Добош, Шари Перлмуттер или Фанни Пельцер с ее ужасной бородавкой, я сойду с ума».
– Уверена, все пройдет хорошо, – говорит она, опуская на землю коробку, чтобы Рози могла их догнать. В кармане шуршит бумага – вчерашнее письмо. Как ничего не подозревающий прохожий, который прикасается к чемодану с бомбой, она вскрывает конверт.
Письмо написал ее муж. Вопреки всем надеждам, он жив.
9
