style="font-size:15px;"> В 1925 г. СССР вновь подтвердил, что все лица, имевшие подданство Российской Империи и не вступившие в гражданство СССР, проживающие за границей, автоматически лишаются прав на советское гражданство. Ответом на это решение стало новое Межправительственное соглашение Лиги Наций в Женеве от 12 мая 1926 г., постановившее, что «русским беженцем, имеющим право на соответствующий статус, является всякое лицо русского происхождения, не пользующееся покровительством правительства СССР и не приобретшее иного подданства». В 1928 г. были расширены права национальных представительств Комиссариата по делам русских и армянских беженцев (так называемые Нансеновские офисы). Они стали практически полноправными консульствами.
Соглашение 1928 г. объявляло, что нельзя высылать из страны русского беженца, даже если он «совершил предосудительные проступки», если у него нет визы другой страны. То есть его нельзя высылать в никуда. Единственное, от чего «нансеновский паспорт» ликвидировался немедленно – если лицо, его имеющее, посещало Советский Союз: если некий русский беженец приезжает в СССР, значит, он пользуется его покровительством, следовательно, он не беженец больше.
Казалось, эмиграция располагала всеми государственными признаками: унаследовала блестящий дипломатический корпус, консульства и посольства оставались в ее распоряжении, в ее рядах было четыре бывших премьера, как царского (В. Коковцев, А. Трепов), так и Временного (Г. Львов, А. Керенский) правительств, три возглавителя Белых правительств (А. Деникин, П. Врангель, М. Дитерихс), десятки министров и депутатов Государственной Думы и Учредительного собрания, два возможных претендента на царский престол, сотни генералов и высших офицеров, управляющих разоруженной, но не вполне расформированной армией. В Японии находилась часть государственной казны, восстановились союзы Земгора, общественные и профессиональные организации, журналистов, адвокатов и др., образовался Синод епископов, продолжили свою деятельность все российские партии (за исключением, разумеется, большевиков). Словом, налицо были все составные части государства, но без самых существенных его основ – территории, централизованной власти, видимого единства, к чему прибавлялась распыленность по разным странам, нищета большинства эмигрантского «населения» и невозможность конкретных применений своих сил. Зарубежная Россия была вполне реальным русским сообществом по своему внутреннему значению и по видимым действиям. Очутившиеся на чужбине участники Белого движения были горды тем, что не капитулировали перед большевиками, а лишь отступили за границу для продолжения борьбы.
Марина Цветаева воспела в стихотворении «Кто мы?» то чувство героичности, которое переживали русские изгнанники после семи или трех лет войны, среди унижений нищей трудовой жизни. Желанию отказаться от эмиграции и пойти на компромисс с большевицкой властью противостояло мистическое убеждение писателей и мыслителей: «мы не в изгнании, а в послании». Дмитрий Мережковский
