плоть. Тимофей, пока снимал штаны, заметил, что такая грустная эта плоть, такая уставшая, а у Жанны-то еще вся жизнь впереди. Таня застонала как бы ободряюще, но на самом деле отвратительно неизящно. Тимофей закрыл глаза, сосредоточился. Не сработало. Он не мог.
Тимофей запер за Таней дверь и занялся наконец-то делом. Осмотрел Жаннино основание из изящных реечек. Две треснули. Тимофей нашел в кладовке деревяшки, распилил, подогнал, приладил и с удовольствием уснул на отремонтированной Жанне. И опять забыл свой сон, и опять запомнил, что забытый сон был о любви.
Следующую неделю Тимофей жил от сна до сна. Снов он ждал, а явь, стоящую между ними, натужно терпел. Иногда сон не шел сразу, и Тимофей лежал в ожидании. Молил: приходи скорее и обними.
Один раз вместо сна пришла некрасивая Лена-соседка с коньяком. Обниматься полезла довольно быстро. Напросилась в будуар. Жанну отметила, как только вошла – сказала: о-бал-деть. Уважительно пальпировала матрас, хвалила ткани, прославляла декор. Тимофей кивал: все так, Лена, ты права. Лена не унималась. Она нарезала вокруг Жанны круги: то почтительно прикасаясь к подушке, то полируя ладонью простынь. И вот тут Тимофей ощутил сигнал в груди. Лена нравится Жанне – такой сигнал. Лена тем временем неловко распределила свое тело на Жанне. Жанна это приняла как должное, даже не вздохнула. Молча одобрила. Тимофей растерялся. Он не ждал такой подставы. Иди ко мне, позвала Лена. Тимофей не шел, надеялся на Жаннину помощь. Ждал спасительного скрипа дощечки.
– Ну, Лен! – сказал Тимофей, не дождавшись. – Нуты что!
Отвергнутая Лена затеяла рыдания. Заполивала слезами подушку. Жанна как назло ничуть не рассердилась. Наоборот – еще больше полюбила такую ранимую Лену. Вдвоем они напали на Тимофея: одна укоризненно плачет, другая укоризненно молчит.
– Лен, я, – намекнул Тимофей, – я даже… я не знаю… я, наверно, пойду погуляю пока.
Тут Лена возмутилась. Волевым движением утащила волосы назад – в строгую прическу. Ушла, причесанная, в коридор и дальше. Приказала закрыть за ней, а больше, слава богу, ничего не приказала.
К Жанне Тимофей возвращался слегка так абстрактно виноватым. Быстренько выключил свет и юркнул под одеяло. Примерно через десять минут у Тимофея поехала голова, нагрелась кровь, а сердце вздулось и затряслось. Он вспомнил недобрым словом Лену, которая принесла такой злой коньяк. Лег на спину, задышал широко и небыстро. Но все без пользы, пульс учащался с каждой секундой, и Тимофей, который повидал всякое от своего организма, констатировал исторический максимум. Так худо ему еще не было никогда. Он опасался даже сходить на кухню за каплями, потому что малейшее движение могло спровоцировать роковой перегруз. Тимофей лежал смирно и ждал, чем закончится. Когда на рассвете он уснул – даже не уснул, а как будто потерял сознание на несколько часов – Жанна не показала ему ни одного сна.
Пробудившись, а значит, оставшись все-таки в живых,
