Фрэнк продолжил давить: – Именно этого он хочет, и, вероятно, ему по силам этого добиться, потому что благодаря своей новой коалиции он стал влиятельнее, чем когда-либо. Это может означать, что поселениям неподписантов будет положен конец. Вы станете приглашенными учеными. Или же вас отправят обратно.
Лицо Селима, отраженное в окне, походило на маску, изображающую ярость.
– Баттал, баттал, – бормотал он.
Его руки извивались, будто вышли из-под контроля, и он бубнил то о Коране или Камю, то о Персеполисе или Павлиньем троне – знакомые слова были лихорадочно разбросаны среди бессмыслицы. Пустой лепет.
– Разговоры ничего не значат, – строго сказал Чалмерс. – Когда доходит до дела, играют роль только сами действия.
В ответ на это молодой араб умолк.
– Я не могу быть уверен, – наконец произнес он.
Фрэнк ткнул его в предплечье, заметив, что Селима охватила нервная дрожь.
– Мы говорим о твоем народе. Мы говорим об этой планете.
Рот Селима исчез под усами. Чуть погодя, он сказал:
– Действительно так.
Фрэнк ничего не ответил. Они вместе смотрели в окна, будто оценивая ботинки.
Наконец Фрэнк поднял руку.
– Я еще раз поговорю с Буном, – тихо сказал он. – Сегодня. Завтра он отбывает. Я постараюсь поговорить с ним, вразумить его. Хотя и сомневаюсь, что это поможет. Еще ни разу не помогало. Но я попробую. После этого… нам надо будет встретиться.
– Хорошо.
– Значит, в парке, на самой южной тропе. Около одиннадцати.
Селим кивнул.
Чалмерс пронзил его взглядом.
– Разговоры ничего не значат, – отрывисто бросил он и зашагал прочь.
На следующем бульваре Чалмерс набрел на людей, толпившихся снаружи баров и палаток, где продавались кускус[3] и братвурст[4]. Арабы и швейцарцы. Казалось, это было странное сочетание, но они хорошо ладили между собой.
Этим вечером некоторые швейцарцы раздавали маски у дверей своих заведений. Судя по всему, они отмечали stadtfest, что-то вроде Марди Гра[5], или, как они его называли, Fassnacht, с масками, музыкой и всевозможными перевоплощениями – прямо как в дикие февральские ночи в Базеле, Цюрихе или Люцерне… Фрэнк невольно присоединился к очереди.
– Всякий глубокий ум нуждается в маске[6], – заметил он двум девушкам, которые стояли перед ним.
Те вежливо кивнули и продолжили свою беседу на гортанном швейцарском диалекте, который никогда не был как следует описан, но играл роль шифра, непонятного даже для немцев. Швейцарцы представляли собой еще одну непостижимую культуру – которая кое в чем была даже похлеще арабской. «Так вот в чем дело, – подумал Фрэнк, – они так хорошо уживались, потому что и те и другие были настолько замкнуты, что никогда не имели настоящих контактов». Он рассмеялся в голос, когда ему выдали маску – черное лицо, усеянное
Пшеничная каша, национальное блюдо в странах Северной Африки.
Сосиски из свинины или телятины.
Вторник перед началом католического Великого поста. Также последний день карнавала, отмечаемого в основном во франкоговорящих странах и регионах.
Цитата из произведения «По ту сторону добра и зла» Фридриха Ницше. Перевод Николая Полилова.
