в Андлавии разрешено многоженство. Такое случается крайне редко – тут с одной-то женой хлопот не оберешься, но законодательно не возбраняется. Да и какой в нем смысл, в многоженстве, если люди свободно продаются на рынке? Есть деньги – пошел и купил себе хоть сотню наложниц. Жена – совсем другое дело: тут весь закон на ее стороне. И ее не перепродашь, когда она надоела.
Головешка надолго замолчал, вероятно, переваривая услышанное. А может, просто задремал, потому что его перестало трясти мелкой дрожью. Я же думал о том, как плохо, что Клер не рабыня. Я бы ее выкупил, дал свободу, женился на ней, и она всю жизнь была бы мне благодарна.
И тогда она точно следила бы за своим языком!
Еще днем, на привале, убедившись, что никто ее не услышит, Клер вдруг спросила:
– Сердишься?
– Еще чего! – с самым равнодушным лицом ответил я. – В конце концов, я получил от тебя то, что хотел.
– А может, это я получила от тебя то, что хотела? – Кто бы видел, какое при этом было лицо у нее самой!
И тогда я торопливо встал, чтобы отойти от нее подальше – на тот случай, если ей вдруг снова захочется сравнить меня с каким-нибудь там Карлом или Андре.
Блез был прав: уже к полудню мы преодолели заснеженный перевал, путь пошел вниз, и создавалось такое впечатление, что теплее становится с каждым шагом. Ну а затем мы набрели на тропинку, поначалу едва заметную. Она становилась все шире, к ней примыкали другие, и в конце концов она стала настолько широка, что по ней вполне способна проехать телега или арба.
Некоторое время мы шли уже по ней, пока я вполголоса не сказал:
– Приготовились.
– Сколько их? – Блез, а за ним и Головешка с Клер ухватились за арбалеты, взводя их одним движением рычага.
Свой я даже трогать не стал, убедившись еще накануне, что он окончательно умер.
– По-моему, четверо. Нет, даже пятеро.
Вот так и живем: Головешка хранит наш покой по ночам, ну а от меня самого трудно что-либо скрыть при свете дня.
Мы шли неспешно, готовые ко всему, пока наконец из-за камней прямо по курсу не показались головы и плечи четырех человек. Все они оказались рыжими, разве что у старшего из них, выглядевшего лет на шестьдесят, волосы были такими, как будто красный перец смешали с солью; от седины. Ростом, да и, пожалуй, размахом плеч они не уступали нам с Блезом.
Каждый из них держал наготове оружие. У двоих были луки, а у третьего, самого младшего, арбалет. Но тоже лучный. Что имелось у деда, мешали увидеть камни, но, несомненно, он что-то держал в руках.
«Родственники, – подумал я, разглядывая их лица. – Причем близкие».
Место для засады они выбрали самое удачное. Слева пропасть, справа крутой откос… словом, спрятаться негде. А пока добежишь до поворота тропы, который остался далеко позади, от стрел и болтов в спине станешь похож на ежика. Или на подушечку для иголок.
– Кто такие будете? – спросил дед. Не то чтобы совсем уж грозно, но по крайней мере требовательно.
