но своей крыши над головой так и не заимел или потерял, как в свое время она осталась ни с чем после смерти своего мужа…
Юркая стайка босоногих мальчишек-подростков по сигналу сменила двух девочек, которые тщательно вымели земляной пол, вынесли весь скопившийся мусор. На глазах изумленного Кумеша они внесли толстый войлок, раскатали и расстелили его, сложили в углу очаг из хорошо пригнанных друг к другу валунов, натаскали подушек, одеял…
Почувствовав себя полновластным хозяином, старик вполголоса затянул известную ему с самого детства песенку про «Голубую юрту»:
Шерсть собрали с тысячи овец,
Сотни две сковали мне колец,
Круглый остов из прибрежных ив
Прочен, свеж, удобен и красив…
Негромкий, но красивый голос заполнил небольшое пространство и вырвался наружу, заставил замереть на месте хрупкую юную девушку, было, хотевшую приоткрыть полог и шагнуть внутрь.
В северной прозрачной синеве
Воин юрту ставил на траве,
А теперь, как голубая мгла,
Вместе с ним она на юг пришла.
Юрту вихрь не может покачнуть,
От дождя ее твердеет грудь.
Нет в ней ни застенков, ни углов,
Но внутри уютно и тепло…
Затуманенный взгляд старика наткнулся на чью-то застывшую тень, отстраненно оттолкнулся от нее и поплыл дальше, путешествуя вместе со своим жилищем:
Удалившись от степей и гор,
Юрта прибрела ко мне на двор.
Тень ее прекрасна под луной,
А зимой она всегда со мной.
Войлок против инея – стена,
Не страшна и снега пелена,
Там меха атласные лежат,
Прикрывая струн певучих ряд…
Завороженная чарующими звуками, девушка-подросток представила себе, как заиграла в искусных руках чудо-лютня, как запела серебряным голоском…
Там певец садится в стороне,
Там плясунья пляшет при огне…
Тонкие девичьи руки сами по себе поднялись вверх, переплелись и закачались, увлекая в танец и свою хозяйку, заставляя ее тень, видимую старику, пуститься в пляс.
В юрту мне милей войти, чем в дом,
Пьяный сплю на войлоке сухом.
Очага багряные огни
Весело сплетаются в тени,
Угольки таят в себе жару,
Точно орхидеи поутру.
Медленно над сумраком пустым
Тянется ночной священный дым.
Тем, кто в шалашах из тростника,
Мягкая зима и та горька.
В юрте я приму моих гостей,
Юрту сберегу я для детей…
Набирая в грудь воздух, старик с горечью успел подумать, что только не будет у него больше никогда детей, не будет…
Ханьский князь дворцы покрыл резьбой,
Что они пред юртой голубой!
Я вельможным княжеским родам
Юрту за дворцы их не отдам…
Дрожащие
