год учебы им оставался. А они уже – иные – войну понюхали.
– Ребята! ― Крюков сдвинул бескозырку на затылок. ― А вот она и почта!
– А ты по-английски умеешь? ― спросил дотошный Добротвор.
– Умею, ― ответил Коля. ― А ты?
– Я это, в училище немецкий учил, ― недовольно признался Добротвор.
– Ну и сиди со своим немецким.
Гурьбою в зал почтамта вошли. Крюков широко, вразвалочку, подошел к стеклянному окну. Сунул в дырку золотую голову.
– I am very glad to see you, ― вежливо сказал. ― Ten postcards, please!
Моряки смотрели на Крюкова как на диво дивное.
– Говорящий попугай, ― пожал плечами Веня Добротвор.
Худенький был парень Добротвор, очень интеллигентного, утонченного виду. Как на флот попал такой нежный? Врачи не комиссовали доходягу, в справке военкомата написали: «Практически здоров». А чахоточным гляделся.
Николай взял сдачу, церемонно поклонился белокурой улыбчивой девушке в окошечке.
– Thank you. ― Пошел. Вернулся. Улыбнулся. ― Very much.
На одной открытке – обезьянка с воздушным ярко-красным шариком; на другой – веселая девушка в полосатом, как пижама, платье. Пышногрудая! Кудри вьются!
Крюков разложил открытки на почтовом столике. Окунул перо в чернильницу. Задумался.
Одна открытка – Софье; другая – Маргарите.
Софья – любовница. Маргарита – мечта.
«У мужчины должна быть и любовница, и мечта».
Перо уже царапало по иностранной, гладкой как зеркало бумаге, буквы вытекали коричневой кровью.
«Милая, милая Софья! Я в Сан-Франциско. „Точный“ приведен в полную боевую готовность, но в Тихом пока боевых действий нет. И мы наслаждаемся морем и солнцем. Америка красивая! Очень большие дома. Но Владик лучше! Ты там смотри не озоруй без меня. Я скоро вернусь. Сонечку хорошо корми, чтобы не отощала».
Подумал и приписал – мелкими, блошиными буковками:
«Люблю. Твой Ник».
Матросы опустили открытки родным и близким в огромный ящик, на нем золотом написано: «POST».
Лети, письмо, с приветом! Ответа моряки не ждут. По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там!
Бормотанье, свист радио. Команды Гидулянова. Вкусные запахи борщей и каш на камбузе. Вечера в кают-компании. Кто воевал – молчал; кто не видал войны – смеялся, байки травил, песни пел. Добротвор щипал струны гитары. Потом – гитару Крюкову передавал.
И Коля Крюков пел.
Как пел! Моряки слушали, замолкали.
― Всегда и везде за тобою,
Как призрак, я тихо брожу…
И в милые очи порою
Я с тайною думой гляжу.
Полны они неги и страсти!
Они так призывно глядя-ат…
И столько любви, столько счастья…
Они
